Владимир Буров - Рай. Пионэрэн! Зайд Бэрайд!

– Я люблю Абердин-Ангусов. И съедаю, как правило, пол быка за раз. – Я открыл рот, чтобы достойно ответить, но Береза трусцой побежал к своему темно-синему Мерсу. – Как баба, – подумал я, – любит синий цвет. Известно, что англичанки любят синий. Замечу к их чести, что любили они его еще до Аватара.

– Вы сорвали мне выгодный заказ, – сказала наша леди.

– Что я такого сказал?

– Просто он передумал, – сказал Лев Толстой.

Но тут мы увидели, что за Мерсом Березы бегут двое в штатском.

– Все ясно, – сказал Лев, – за ним следили. И добавил: – Нам надо уходить. Девушка согласилась, и мы быстро, через Старый Арбат, прошли к кинотеатру.

После Аватара мы решили, что эта девушка подходит нам обоим. Но она сказала, что этого не будет.

Мы оба в одних шортах стояли перед ее диваном.

– Вы оба думаете, что после всего случившего теперь будете спасть со мной по очереди?

– Да, – кивнули мы одновременно.

– Нет, идите в свою комнату.

– А вы, что будете делать? – спросил Толстой.

– Я буду смотреть телевизор, – ответила дама. И она натянула на себя одеяло. Теперь мы уже не могли видеть ее голых ног.

Перед тем, как лечь спать я сказал:

– Не могу понять, как мы будем жить с ней. Она ведь патологическая воровка.

– Может быть, она просто больна клептоманией.

– Тогда бы она была богата, – ответил я. – Ведь только богатые болеют этой экзотической болезнью.

– Просто так эту ситуацию не поймешь, – ответил, уже засыпая Лев Толстой, – надо разделить ее на Войну и Мир.

Далее они бегут и попадают в иностранный легион, т.е. вербуются на Пандору.

На следующий день начали работать китайцы со своим рисом.

Монте подкатила на своих белоснежных роликах.

– Всего пять заказов! – эти наглые рисоеды перебивают наших людей.

– Почему это происходит? – спросил Лев Толстой, поправляя белый колпак на голове.

– Они торгуют дешевым мясом, – сказала Монте. И добавил: – Думаю, они жарят кошек и собак. Это живодеры.

– Надо их разоблачить, – сказал я.

– А я-то гляжу, что в этом благословенном районе пропали все кошки и собаки. Я уж грешным делом подумал, что это опять дело Лужкина.

Ночью мы следили за торговым автобусом китайцев. Под утро, когда спали уже все предприимчивые гаишники, подъехал большой китайский автобус. Из него прямо на асфальт стали выбрасывать ящики из металлической проволоки. В ящиках высотой всего пятнадцать сантиметров были зажаты по тридцать кошек. В других были собаки. Они тоже были упрессованы по десять и двадцать штук. Маленькие и большие.

Грузчики замешкались, и водитель вышел им помочь.

– Давай за руль! – прошипела Монте.

– Я никогда не водил такую большую машину, – сказал я.

Тогда Лев побежал к китайскому мерседесу.

– А вот он умеет, – сказала Монте. Я не успел сказать, что этот великолепный парень не имеет даже прав на мотоцикл.

Лев нашел заднюю скорость, и раздавил две китайские легковушки. Потом проехал по рисовому автобусику. Обезумевшие китайцы начали стрелять. Клетки с собаками и кошками, предназначенными для этой точки, уже были выгружены. Мы начали закидывать их опять.

– Разве ты умеешь ездить? – спросил я, когда мы двигались уже по Садовому Кольцу.

– Да, – ответил Лев Толстой, – я видел это много раз.

– Где? – спросил я автоматически.

– В кино.

Монте испугалась.

– Выпустите меня, пожалуйста! – начала кричать она. Но Лев только увеличивал и увеличивал скорость.

Не знаю, как нас не остановили гаишники.

– Поворачивай к Кузьминскому парку, – сказал я. – Там мы выпустим собак и кошек.

– Мы этого не будем делать, – сказала Монте. – Их же всех убьет Лужкин.

– Тогда что мы будем делать? – спросил я. Толстой молчал. Он всецело был поглощен дорогой. Лучше его не трогать. Удивительно было уже то, что он так долго ехал по ночной Москве и никого еще не сбил. Но об этом не надо было даже думать. При выезде из парка Лев Толстой все-таки ударил мерина. Потом задел две гаишные машины.

– Просто я начал думать, как надо правильно ездить, – оправдывался он. – Вы сами сглазили мою интуицию, – сказал он. Хотя я, в общем-то, ничего не говорил. Только подумал.

Далее легион вместе с животными. – Замечание на полях. – А поля – это тоже часть Романа.

– Выруливай на Рязанский проспект, – сказала Монте. И добавила: – К Кусковскому парку.

– Не думаю, что мне удастся найти это место, – сказал Толстой.

– Я буду показывать тебе дорогу, – сказала Монте.

– Ты знаешь дорогу?! – воскликнул я. И добавил: – Ты говорила, что ничего не помнишь.

– Действительно. Я даже не знаю, откуда я это знаю.

– Вспомни все, – сказал Монте. – Теперь у тебя это получится.

– Вспомни хотя бы что-нибудь.

– Не могу.

Пока мы разговаривали Лев Толстой проскочил поворот.

– Теперь кати до Садового, – сказал я.

– Я боюсь еще раз туда ехать.

– У него уже один раз получилось, – сказала Монте, – этого достаточно.

– Тогда я сяду за руль, – сказал я. – Мне надо было давно это сделать.

– Нет, я еще не устал, – сказал Лев. Было ясно, что он не уступит. – Я полюбил это.

В конце концов, мы повернули на Ленинский проспект.

– Нам в какую сторону?

– Поворачивай к Кольцевой.

– Там нас точно остановят гаишники, – сказала Монте.

– Ты опять что-то вспомнила! – воскликнул Лев Толстой.

– Да, точно, – удивилась Монте. – Значит, я не инопланетянка.

Гаишники все-таки увидели нас. Одна машина поехала за нами, а еще две перекрыли нам дорогу спереди.

– Вызвали по рации, – сказал я.

– Что теперь будем делать? – спросил Толстой. – Я останавливаться не буду.

– И не надо, – сказала Монте. И добавила: – Это лишний риск. Они все равно двумя машинами не остановят наш бронепоезд. – Она помолчала и опять сказала: – Живой щит они поставить сейчас не смогут. Ночь – живых нет.

– Что? – не понял я.

– Ни одной живой души, говорю. Гаишники не смогут поставить нам щит из живых людей.

– Ты опять что-то вспомнила.

– Если бы у нас была возможность подольше покататься, я бы, наверное, вспомнила всё. Со мной что-то происходит.

Мы повернули к Университету.

– Остановись, я выпущу собак и кошек, – сказала Монте.

– Зачем?

– Остановись, я тебе говорю. Мы не сможем бросить их так. Нужно открыть клетки.

Мы остановились напротив входа с множеством ступенек. Я сбрасывал клетки на землю, а они их открывали.

– Осторожней бросай! – крикнул Лев Толстой.

– Ты ведешь себя, как китаец, – сказала Монте. – Бич! Они же разобьются! Прекрати бросать ящики.

– Ловите, мать вашу, иначе мы не успеем уйти. Что ты там бормочешь? – Мне послышалось, что она сказала Желтомордый. – Это я желтомордый?!

Монте промолчала, а Лев Толстой сказал, что все мы желтомордые. Монте отрицательно покачала головой.