Лёша Октябрь - Театр, Фея и Бездельник. Робкие истории

А Катерина была прекрасна, играла вдохновленно, ярко и честно. В чувствах героев я искал близкое мне. Весь этот калейдоскоп был в тот вечер беднее бездны моего сердца, что льнуло к ней… к романтической, как мне казалось, актрисе, которая не засмеётся от слов о любви, её глубине, не посчитает это за непрактичность и легкомыслие. Потому что, если так, то не Мужчина я вовсе, бездельник, да с этой нелепой романтичностью, ещё и неудачной – вовсе неудачник… законченный. Но чтобы особо не оскорблять этих и без того несчастных, к законченному добавляют – поэт.

Спектакль закончился. Бурные и теплые аплодисменты выражали и моё восхищение, мою благодарность. Катя сияла на поклоне. В числе первых выскочил из театра, помчался в цветочный ларёк, успеть бы, а то уедет. Успел, пристроил желтую розу под щетку дворника заднего стекла. Закурил и ещё не успокоился, когда она неожиданно возникла передо мной, впервые приветствуя.

– Ну, привет! – нараспев сказала актриса.

– Привет! Узнала?

– Да как тебя не узнать. Пойдем, – коснулась меня рукой, и мы пошли к машине.

– Цветочек! Ты меня поздравил, спасибо огромное. Как мы сыграли? – мне послышалась радость. Это и была радость, являвшаяся так ещё много раз.

– Здорово, вообще, супер, – медленно ответил я.

– Правда? Супер?

– Да.

– Лучше, чем в прошлый раз? – с интересом настаивала Катя.

– Да.

– И мне так кажется. – Огляделась по сторонам и продолжила – Знаешь, так хочется кофе попить, поехали куда-нибудь, посидим? У тебя есть время, не торопишься?

«Вселенная, ты глючишь? Админ, следи за матрицей, плохая шутка!» Растерянность, неожиданное смятение, сомнения… промямлил что-то одобрительное, но остался без этой жизни и дара речи… на весь вечер. А этот напористый говор, при котором её тело подаётся вперёд, очаровал меня и пленил.

Покурили как-то быстро и молча, сели в авто и поехали в центр.

В приличном кафе мы заказали чай с имбирем. Её волосы перебегали с одного плеча на другое, оголяя тонкую шею. Я разглядывал впадающие щеки, тонкие руки и молчал. Чувствовал себя не в своей тарелке, а, точнее, не в своем горшке… да ещё и отцветшим… ещё в прошлой жизни.

– Как тебе смотреть спектакль второй раз?

– Интересно, его можно и больше смотреть. Кое-что я, вообще, по три-четыре раза посещал, – бодро ответил я.

– Театрал?

– Не знаю, наверное, нет. Но было время, знал репертуар наизусть.

Не знал я тогда, что и её спектакль за одиннадцать просмотров выучу наизусть.

– Понравилось мне нарастание накала до надрывного уровня. А начало легкое.

– Представь, нагружено начало, и рост… вообще клиника будет.

– Угасание тоже интересно бы было.

Я подлил ей чай.

– Такое редко, и не здесь, – сказала она, как будто уже скучая.

Во мне что-то отчаянно вздрогнуло, нотки скуки в её голосе делали мне больно, хоть, это могло быть связано и не со мной. Катерина пришла мне на помощь:

– Может, покушаем что? Хочешь?

– Нет, – стушевался я.

– А я… а я, – игриво тянула она, листая меню. – А я закажу вот эту грушу.

Заглянув в меню на её выбор, я смог лишь:

– Красиво.

– Что? Красиво? Это да. А на самом деле это – Ди-э-тич-но!

Насколько актриса была красива и обаятельна, настолько я становился угрюмым и неуклюжим.

Подали тарелку с запеченной грушей. Перед тем, как есть, Катя сфотографировала её на камеру телефона.

– Ну, что молчишь, Леш? Говори, говори, я-то ем.

Разглядывая изящные руки, иногда осмеливался смотреть ей в глаза. Молчали. Груша съедена, к нам подошла официантка:

– Как вам груша? Понравилась?

– Замечательна. Я даже сфотографировала. Что вы с ней сделали?

Официантка бегло рассказала рецепт и извинилась, что отбирает разговором девушку у спутника.

– Нет, не беспокойтесь, он так не думает, – очень сухо сказала Катерина.

Она уже не смотрела на меня и не играла волосами. Разговор зачах на этом, расплатились, вышли на улицу, молча покурили.

– Давай подброшу тебя?

– Да не стоит, такси вызову, – стыд сковывал меня.

– Да отвезу я тебя, прокачусь вечерком, мне нравится.

Едем, мне стало легче и свободнее, спрашиваю:

– Тебе куда потом?

– К Городскому парку.

– А, вот, куда вы шли тогда. Помнишь того жирного ублюдка, что приставал к вам?

– Зачем ты так о себе? Если бы ты сейчас не сказал, я бы и не поняла, что это ты был. Думала, бомж какой-то.

– Приехали, Кать, вон там местечко есть.

Я вышел из машины, помахал девушке рукой и проводил взглядом красные огни, пока они не потерялись в потоке за светофором.

Чувствовал недюжинную усталость, что была, наверное, от напряжения вечера, глаза сводило от непринятых вовремя таблеток, а я принял это за суть жизни. Нелепость себя и физический дискомфорт.

– У тебя есть, что попить, пересохло от сигарет? – сломал я затухание очередного разговора.

Мы сидели на скамье в парке у театра после февральского спектакля.

– Яблоки есть, сочные, будешь?

Я кивнул. Она достала из сумочки большое зеленое яблоко, потерла его ладонями и с улыбкой протянула мне. Жажда утолилась.

– Хоть так. Отдохнуть у театра, столько дел и суеты сейчас, голова кругом. Что у тебя нового, Леш, рассказывай.

– Да ничего, Кать, все так же.

– Работаешь?

– Да, немного. – Соврал я, ибо в действительности тогда не работал.

– Это хорошо, что работаешь. Я, вот, подустала, устала от этих бесконечных увеселительных мероприятий, но куда деваться. Дай мне сигаретку, пожалуйста.

Я тоже закурил, хотя яблоко ещё не доел.

– Как тебе наша игра сегодня?

– Тогда в ноябре было лучше, было ваше лучшее пока выступление. Но мне понравилось, как ты сегодня, как мне показалось, отрывалась в том разговоре, где крик. Сильно получилось.

– Да, тебе показалось, что я отрывалась? Знаешь, так и было, скажу тебе честно. Хорошая погода, хоть и холод.

Катя поёжилась телом, я не отрывал глаз от… глаз.

– Знаешь, сегодня один мальчишка на празднике спросил, есть ли волшебство. – Её сиплый приятный смех… как это здорово. Она продолжила – Отвечаю ему: Я же Фея, я здесь.

Не знал, не знал я, как затянуть радость просто сидеть рядом и слушать человека, которого полюбил.

– Пойдем? Отвезу тебя, Леш.

Мы подошли к машине, Катя переложила с переднего пассажирского сидения какие-то большие свернутые плакаты.

– Для работы? – спросил я

– Для свадьбы, свадьба у меня, – ответил осторожный и щадящий голос.

Машина неслась по нечищеным дорогам, встряхнувшись, я спросил:

– Когда?

– Через неделю.

И поплыло, поплыло… по заснеженным улицам меня везла не машина, меня несла волна, волна чужой жизни, угрожавшая моей нелепо-бездеятельной хижине на берегу. Я не знал, что делать, что говорить и был жутко растерян. И не мудрено, что её свадьба ничего во мне не изменила. Я только сохранял, как мог, это ценное мне увлечение, дававшее мне чувство жизни.