Татьяна Столбова - Отель «Прага»

Вернувшись из ресторана в свой номер, Лина открыла ноутбук и набрала в поисковой строке «Алехандро Пулитц». Нашлось около сотни тысяч ответов. Лина знала, что это не так уж много, но, в конце концов, он был художником, а не артистом и не певцом. А участь художников, особенно в век шоу-бизнеса, – оставаться в тени представителей других, более эффектных и простых жанров.

Лина открыла первый же сайт. Там содержалось множество фотографий работ Алекса. Она сама не ожидала, что ее так увлечет просмотр картин. К живописи она была не то что совсем равнодушна, но понимала ее плохо, в музеях ходила по залам с умным видом, абсолютно не видя никакого различия между шедеврами и прочими полотнами, и лишь некоторые пейзажи заставляли ее замереть и увидеть вдруг за нарисованными деревьями – невидимые холмы, речку, рыбаков и маленькую деревушку, а в предгрозовом небе – наплывающую тучу, вот-вот взорвущуюся диким ливнем.

Работы Алекса выгодно – для такого профана как Лина – отличало наличие сюжета. Конечно, не везде. Значительная часть его картин в основе имела изображение человека. Женщины – разные, молодые и не очень, одетые и обнаженные, в разных позах и с разным выражением лица, смотрели вверх, или вбок, или внутрь себя, но нигде – прямо на зрителя. Почти все были красивы и имели необычный разрез глаз. В одной из женщин Лина увидела себя – или это ей почудилось. Овал Лининого лица был гораздо более узким, но в остальном дама в нежно-фиолетовом одеянии была очень похожа на нее. А может, Лина – на эту даму.

Скопировав фото в свой компьютер, Лина продолжила виртуальную экскурсию по виртуальной выставке Алекса. Все его работы на сайте были разбиты по периодам. Тот, что относился к девяностым годам, понравился ей меньше остальных, он был слишком темен, слишком мрачен. Она могла понять, почему. Или ей казалось, что могла. Как раз тогда он уехал из страны навсегда. Лина не знала, желал ли он этого, или желала его семья, а он – нет, она вообще не знала причины их отъезда, но сам факт уже мог привести к депрессии творческого человека. («И не творческого тоже», – продолжила Лина свою мысль, подумав уже о себе самой и о собственной скорой эмиграции в ту же Германию, где уже давно не было Алекса.)

Остальные периоды его творчества были пронизаны не то чтобы светом и теплом, но как бы надеждой на свет и тепло, а также жизненной силой. Только некоторые картины были словно по ту сторону света и от них исходило странное ощущение безнадежности. Но следующий клик мышки – следующая картина – снова возвращал к жизни.

Лина решила попозже еще раз вернуться на этот сайт и еще раз просмотреть все картины Алекса, а пока почитать о нем самом, о его жизни и его творчестве. Но только она открыла информационную страницу, как в дверь постучали.

***

– Я услышу наконец твой секрет? – осведомился Алехандро, с облегчением снимая и швыряя на пол сначала пиджак, затем носки, затем расстегивая брюки и заваливаясь на кровать.

Инма смутилась. Актрисой она была никакой, не умела играть даже в обычной жизни, не говоря уже о сцене, и Алехандро, увидев сейчас выражение ее лица, сразу понял, что тут что-то не так, насторожился, сел.

– Инма! В чем дело?

– Обещай, что не будешь орать.

– Как я могу это обещать? Я живой человек, а не мумия, черт возьми! Говори секрет!

– Ну вот, ты уже орешь.

– Еще нет. Хватит увиливать, Инма, говори!

– Я сдала билеты на самолет.

– Что? – Алехандро встал. – Что ты сделала?

– Сдала билеты на самолет, – повторила Инма, отступая. – Мы останемся здесь еще ненадолго. Я уже поговорила насчет нашего номера в отеле, все в порядке, мы можем…

– Это и есть твой идиотский секрет? Инма, ты за кого меня принимаешь?!!

– Ты же обещал не орать…

– Я не обещал! Я не слабоумный, чтобы обещать такую чушь! Зачем ты сдала билеты?

– Я поступила в театральную студию.

– Что?.. Что?!! Это такая шутка, что ли? Нет, я ничего не понимаю…

– Я объясню. Ты только не ори, пожалуйста, – быстро заговорила Инма, прижимая руки к груди. – Утром в поезде я познакомилась с двумя ребятами. Они чехи, их зовут Вацлав и Эва, они занимаются в театральной студии. Здесь, в Праге. Они рассказали мне, что у них просто необыкновенная система занятий!.. Помесь Станиславского и кого-то еще, забыла… Я попросила, чтобы меня записали, и Вацлав записал… Это совсем недорого, Алехандро, совсем-совсем…

– Инма, ты что, дура?

– Алехандро!

– Господи… Я не верю своим ушам!

В гневе Алехандро пнул свой валявшийся на полу пиджак. Глаза Инмы наполнились слезами. Она вряд ли понимала, что натворила. Он так хотел домой… Три последних дня эта мечта была для него путеводной звездой: поскорее вернуться в Эльче, в свою квартиру, запереться в мастерской, окунуться в тишину и привычный покой, встать перед мольбертом с чашкой кофе или крепкого чая и долго смотреть в пустой холст, постепенно начиная видеть то, что в скором времени появится на нем и будет называться картиной.

Мечта была вполне реальной и легко выполнимой, однако вот она рухнула, и Алехандро, стоя на жестком паласе босой, в расстегнутой до пупа рубашке, в перекошенном галстуке, ощущая отчаяние и бессилие, сверлил Инму своими голубыми глазами-алмазами, с трудом удерживаясь от дальнейшей реплики, поскольку в данный момент был способен сказать только какую-нибудь гадость.

Инма бросилась вон из комнаты. Алехандро услышал, как хлопнула дверь ванной и зашумела вода. Внезапно и разом все его эмоции исчезли – словно выдернули вилку из розетки. Алехандро почувствовал себя старым, опустошенным. Он опустился на кровать.

Выхода не было. Он не мог оставить ее и улететь один. Как надолго Инма была намерена задержаться в Праге? Алехандро не знал, каков срок обучения в театральной студии, но предполагал, что никак не меньше месяца. Все это выглядело довольно нелепо. Зачем учить актерскому мастерству человека, у которого таланта не более чем у заколки для волос?

И что скажет Эрнесто? Как он вообще это переживет?

Алехандро вспомнил истерические звонки Эрнесто из той давней его ссылки в Пермскую область, когда он требовал от брата или забрать его отсюда, или приехать и жить с ним. Сколько нервов тогда, за эти семь месяцев, было потрачено всеми – Алехандро, родителями, самим Эрнесто, который, впрочем, отделался легче остальных, потому что от природы и так был неуравновешенным. Но все же он с трудом перенес те семь месяцев, семь сроков, превратившиеся для него в один длительный и мучительный стресс. Никогда больше, ни до, ни после, они не расставались надолго. Эрнесто, почти с рождения вцепившийся в брата как клещ, не допускал даже двухнедельной разлуки. Так что сейчас Алехандро было даже страшно подумать, как он отнесется к тому, что они с Инмой задержатся в Чехии. Кроме того, Эрнесто и так не выносил Инму, а после этого события вовсе возненавидит. Алехандро, конечно, уже привык быть буфером между ними, но всему есть предел…