Людмила Козлова - Красная Осень. Стихи 2010—2015 гг. Избранное, т. 2

Нет – улетаю

за горизонт!

(драма)

Деловая женщина в розовых трусах,

С телефоном в ухе, с розой в волосах,

Шествует по улице – разговор журчит,

Это вам не шоу конченных «Кончит»!

От картинки млеет плотник на «лесах» —

Ах, какая женщина в розовых трусах!

Женщина уходит – ах, какой пассаж!

Плотницкий скукожился, съёжился кураж!

С неба зной струится – жарко на «лесах»,

И работать надо.

Но стоит в глазах —

Женщина!

Ах, женщина

с розой в волосах!

Надкусанное яблоко горчит,

Питая душу ядами познания.

И каждому в мозги пристроен чип

Невинности и ожидания.

О ком звонит подсолнух полевой?

О соловье, рискнувшем головой,

Поющем в первый день цветенья липы

Сквозь сон и смерть,

И канонады вой,

и матерей проклятия и всхлипы.

Боец – ну, да, наверно, молодец!

А пуля-дура выберет ребёнка!

Горяч, бездушен, но и зряч свинец,

Ведь рвётся там,

где тонко.

В просторах лета детство заблудилось —

ромашками повисли голоса.

Телега едет, в пыль роняет силос,

Ворует мёд янтарная оса.

Веранда солнцем яростным прогрета.

Июль лежит котом вдоль половиц

И видит сон, где девочка-комета

Ему для игр насыпала синиц.

И время спит. И я во сне уснула.

Июльский мир – в матрёшке облаков.

И день спешит в бессмертный Закоулок

Тупых Царей и умных Дураков.

Превосходящий всех их, вместе взятых,

Ленивый кот и ухом не ведёт.

Оружие забросили солдаты,

И – в поле, собирать цветочный мёд.

Там девочки давно сидят в ромашках.

Там хорошо – в июльской стороне!

Там бабочки, стрекозы и букашки.

Там сон во сне.

Я там и здесь.

Серебряная нить

пока ещё удерживает груз.

Не вздумайте меня будить, будить, будить…

Я не вернусь!

Где только я ни скиталась, о Господи Боже!

В старых домах деревянных, в кошачьих дворах,

В сёлах заброшенных, словно близняшки, похожих,

Словно матрёшки, друг в друга роняющих страх.

Времени было отпущено – воз да большая тележка.

Все небылицы цеплялись за спицы колёс —

Бабы Яги, Змей Горынычи, ёжки да пешки,

Пчёлы-солдаты и стаи озлившихся ос.

Встанешь, затихнешь, и сгинет фантом небылицы.

Что ж ты напрасно бредёшь? Всё бесследно ушло.

Лишь в облаках проступают любимые лица,

Дом бессловесным забвеньем давно занесло,

Сердце опутали Дантовы птицы и змеи.

Тайное слово напрасно мерещилось мне.

Божье прозренье скрывать от себя не посмею —

Мир одинок небывало,

как Странник во сне.

Съёжились люди

в кусочки шагреневой кожи.

Что я искала? – скажи мне,

О, Господи Боже!

Как пряник и пирог, всё время нас делили

Товарищ Умник – наш, а тот идейно чужд.

И всё же распилили, помельче распылили —

удачно приспособили для нужд.

Потом искали скрепы на грядках возле репы,

Но скрепы не желали проклюнуться на свет.

Уж, как ни стали думцы законами свирепы,

А ни единой скрепы – как не было, так нет!

Разъединить легко, соединить – непросто!

И вот он лозунг наш – как прежде, судьбоносный :

«Колонна номер пять, палата номер шесть!»

Да, выбор не богат!

Но что уж есть – то есть!

Я встану днём, поскольку ночь сбежала

Гюрзой пустынной, странницею зла.

Погладила расчетверённым жалом

И уползла.

Кругами рая вскинувшийся город

Стучит в окно и требует любви.

Он, как зипун состарившийся вспорот

Вестями на крови.

И что с того, что каждый твой приятель

В бетон замешан пылью вековой.

Он всё равно любезен и приятен

И знает всё о Третьей Мировой.

Поговорим о пятом и десятом,

Держава, дескать, нынче хороша!

Мелькнёт над нами в облаке измятом

Какая-то заблудшая душа.

Приятель скажет – Ангел!

Всё быть может —

Я спорить не намерена совсем :

Когда-то динозавром станет ёжик,

Кто был ничем, тот снова станет всем.

Запахнет воздух молнией ванильной,

И туча кремом ляжет на карниз.

Жить просто так – наверно, это сильно!

Но кто ж там, всё же,

в облаке завис?

Рвёт бетонные джунгли соловьиный разбойничий зов —

Недобитый звонарь хулиганит сигналкой машины.

Трёхсотлетний дедок вспоминает, как брали Азов,

На асфальте стенают несчастные толстые шины.

И когда первый луч этот студень навылет пробьёт,

Ошалелый народ побежит добывать пропитанье.

Сердобольная дама достанет из сумочки йод

И помажет коленку трудящейся честной путане.

А свиной олигарх нелюбимой семье для затравки

Кружевные прикупит торты и алмазные плавки.

И покатится день тем же самым – своим чередом.

Напряжётся учёный и, может быть, станет котом.

И ответственно сядет чиновник за плюшевый стол.

Дятлы будут долбить, из дупла выковыривать пчёл.

И какой-то наградой, давно и навеки прошедшей,

Добрый Ангел удобрит

юродивых

и сумасшедших.

Друзья мои, напрягитесь и вспомните —

Владимир Ильич анализировал Плеве.

Если сейчас хорошо поискать в комнате

И обозначить вождя искомым,

Сегодня наш Ленин – конечно, Пелевин!

Как он блестяще прошёлся по насекомым!

И вот наступила революционная эпоха.

Без Ленина не удаётся крепить революционный шаг.

Без Пелевина – вообще всё из рук вон плохо!

Вроде, и ничего, но всё-таки – как-то не так!

Даёшь самодержавие – это сегодня главное!

Держава – она и в Африке держава!

Пелевин – наш Ленин сегодня!

Ну, вот и славно!

Есть, говорят, на свете страшная тайная сила —

Чудище, что всех бы съело, сжевало, скосило.

Оно, дескать, это ужасное чудище тайное —

Животное индивидуалистическое, не стайное.

Правит миром исподтишка – неведомое никому,

Но эффективное – будь здоров!

У каждого всем управляет в дому,

Ест человечину, не побрезгует парой коров.

Только ты о нём не рассказывай никому!

Никому,

никому,

никому, никому!

И даже, когда оно тебя станет есть,

Кричи: «Я хороший! Почту за честь!»

Каждый, кто мнил себя самого поэтом великим

(А великим себя навеличивал каждый),

Страстно мечтал объявить собратьев заиками —

Закопать их надёжно, достойно, многажды.

И вот готова большая Яма имени Мандельштама,

Большая Яма имени поэта Есенина.

Размножена и расцвела культура убойного штамма,

Вот она съела творцов – всех,

включая Ленина.

А теперь, куда бежать-то – творцов миллионы!