Паратиков Павел - Шаг на пути к небу. Роман

– В тридцатом годе Кондратий с лагерей воротилси, до него Афоня с Поликашкой Черняевы, да ещё с десяток казаков, кои в офицерьях ходили. Настоятель наш, отец Вячеслав, тожа пять лет отсидел. Зараз в кузнецах ходить.

Бандурин знал всех, о ком говорил Петро. В памяти всплывали их лица, какие-то эпизоды из жизни и совместной службы.

– Меня вот Бог миловал, – продолжал Башкин. – Поранили меня шибко под Тюменью. Руку так в госпитале и оттяпали. Это и спасло меня. Я им такой убогий нестрашон показалси. А так, почитай, всех, хто в офицерьях ходил, во враги народа записали. Казачков простых помиловали, да и то выборочно. Да стариков оставили в покое. Ну и вот таких вот как я, поранетых.

Было видно, что всё это, до сих пор кровоточило в сердце у Петра, и приносило ему неимоверную боль.

Бандурин слушал его молча, понимая, что гражданская война до сих пор продолжает разрушать человеческие жизни, и когда это всё закончится, одному Богу известно.

– У нас почитай пол станицы мужиками заселили, – продолжал изливать накипевшее Петро. – Колхозы мы тяперича строим. Своего нечёго нет, всё общее. Мне щоба сына на коня посадить, пришлось выбракованную кобылу в колхозе брать в аренду, под запись. Хде енто видано такое, щоба коня казаку под запись выдавали, аки в ломбарде? Вот так и живём, брат Матвей, так и живём.

Между тем они въехали в станицу. У Бандурина застучало сердце. «Как давно я об этом мечтал» – подумал он, ничего не сказав. Он смотрел по сторонам, наслаждаясь видом своей малой Родины.

– А как семья полковника Беляева? – поинтересовался он, проезжая мимо их дома.

– Полковника осудили, о его судьбе ничего не известно. А Настасья, старшая его доня, мать давно уж схоронила. Одна растит двоих меньших братьёв.

Матвей долго смотрел на их калитку, пока она не скрылась за поворотом.

– Вот друже, на твою улицу въезжаем. Ох, зараз батьки обрадуются, – заулыбался в бороду Башкин.

У Бандурина сердце забилось ещё сильнее. Они остановились, подъехав к дому с затворёнными ставнями. Матвей обратил на них внимание. «Наверное, матушка закрыла их, когда полуденное солнце стало нагревать хату» – подумал он.

Петро спрыгнул с брички, и быстро привязал коня к забору.

– Братец, дозволь мне быть добрым вестником? Обрадую твоих, – не дожидаясь ответа, он юркнул в калитку. Матвей пошёл следом.

Войдя во двор, он встал на колени, и поцеловав землю, трижды перекрестился.

– Слава Тебе Господи, добралси, – прошептал он еле слышно.

Петро не вошёл, а влетел в дом. У окна, на лавке сидел Семён Евсеевич, глава семейства Бандуриных. Перед ним на колодку был натянут сапог. Хозяин, аккуратно и не спеша, подбивал стёртые каблуки. Мария Тимофеевна, его жена, со снохой Варварой, расположились вокруг большой корзины, наполненной разными грибами. Они ловко нанизывали их на верёвочки и развешивали на окна, для сушки. На полу, посреди комнаты, играли двое ребятишек.

– Здорово дневали, часныя казаки и казачки, – перекрестившись и поклонившись в пол, поприветствовал их Башкин.

– Да слава Богу, – практически в один голос отозвались присутствующие, обернувшись на него.

– Сам то, как жавёшь Пятруша, – оторвавшись от своего занятного дела, полюбопытствовал Семён Евсеевич. – Що енто ты светиси, аки пасхальное яичко? Али праздник какий нынча?

– Ой, праздник дядька Сямён, ох и праздник, всем праздникам праздник, – с припевкой в голосе выплёскивал свою неподдельную радость Петро, как бы предугадывая те чувства, которые через мгновение испытают родители, обрятшие воскресшего сына.

– Ну, гутарь, не томи, порадуемси с тобой, – глядя на Петра, сказал заинтригованный Семён Евсеевич.

Женщины, с лёгким недоумением, остановив своё занятие, тоже уставились на сияющего гостя. В это время на пороге появился Матвей. В комнате на мгновение зависла звенящая тишина.

– Сынок, – на выдохе, истошно прохрипела мать. Какой – то невероятный спазм охватил её тело.

– Сынок мой родненький, – захлёбываясь от подкатывающейся истерики, она рванулась к нему, и прижалась к груди. Слёзы хлынули из её глаз. Женщина обняла сына, прижимаясь к нему, не в состоянии больше сказать ни слова.

Отец, поднявшись со своего рабочего места, не мог шелохнуться от неожиданности. Кровь хлынула к вискам, лицо налилось багрянцем.

– Матвеюшка, ты ли енто? – приходя в себя, произнёс он. Матвей, еле сдерживая слёзы, посмотрел на отца.

– Я, батя.

Семён Евсеевич сделал несколько больших шагов, и оказался рядом с сыном. Обхватив его затылок своей могучей ладонью, он прижал его голову к своему плечу. Варвара, не поднимаясь, наблюдала за происходящим. Ребятишки притаились, не понимая, что происходит. Петро, украдкой, то и дело смахивал слёзы, предательски выступающие на глазах.

Неожиданно, Мария Тимофеевна рванула к большому сундуку, стоящему возле печи. Открыв крышку, и выкинув из него несколько тряпок, она достала старенькую, в резной оправе иконку.

– Уберегла, Царица Небесная. Уберегла сыночка, Заступница наша – женщина перекрестилась и поцеловала образ Пресвятой Богородицы, вытирая заплаканное лицо кончиками платка, упавшего с головы на плечи.

– Кажную ночь просила защиты у Заступницы Небесной, и услышал Господь, – всхлипывала она.

Мария Тимофеевна поднесла икону мужу. Он, перекрестившись, поцеловал её.

– Милостив Господь нынче к нам мать, Слава Тебе, Господи.

Перекрестив себя и сына, он ещё раз поцеловал святой образ. Матвей сделал тоже самое. За ним повторил Петро и Варвара.

– Ну что же мы на пороге, садитесь за стол, – захлопотала мать, ставя икону на полочку опустевшей божницы. Время от времени, по домам ходили патрули, и изымали у казаков иконы и распятия. Дескать, неча религией себе голову задурять.

– Варюшка, подавай на стол, казаки с дороги знать оголодали, – по-отечески мягко скомандовал Семён Евсеевич.

Все стали усаживаться за стол.

– А Сеньша то с Андрейкой рыбалят, – опомнилась мать, и выбежала во двор.

– Даша, Даш, – крикнула она через соседский забор.

– Что, баб Маш? – отозвалась девушка с длинной, чёрной как смоль косой, и большими голубыми глазами.

– Дашенька, миленькая, сбегай на реку. Там Андрейка наш с Сенькой рыбалить пошли. Скажи щоба домой бёгли. Скажи, зараз Сенькин батька домой возверталси.

– Я мигом баб Маш, я мигом.

– Постой.

Девушка обернулась.

– Батьку сваво покличь, пусчай зараз придёть. Девушка забежала в дом, кликнула отца, и со всех ног понеслась к реке.

– Спаси Христос, – поблагодарила её в след Мария Тимофеевна, и вернулась в дом.

Дашин отец, Григорий Метелин, для Семёна Евсеевича и Марии Тимофеевны был как сын. В 1915 году, он, с тремя товарищами, привёз с германского фронта тело их погибшего старшего сына. Там, на фронте, казаки – одностаничники пообещали друг другу, что если кто погибнет, не хоронить товарища на чужбине, а возвратить домой. Да положить в родную землицу, рядом с прадедами.