Вадим Дядик - Перепутье (сборник)

И они пошли. По дороге они второпях поделились своими новостями. Катя сказала, что она много слышала об этом заводе и специально напросилась сюда в командировку, чтобы посмотреть на эту «стройку века», что теперь она уже начальник группы и у них теперь новый Главный технолог. Чуркин сказал, что они с товарищем пока кантуются по гостиницам и общежитиям, правда, в основном – он один, поскольку инженер этот всё время в командировках по городам да весям. За этими разговорами как-то сама собой у Чуркина исчезла скованность и напряженность, и появились непринуждённость и, даже, блёстки юмора.

Уже настраивая станок, Чуркин утрированно изобразил, как он первый раз встретился с ней и того конструктора, что рассматривал свою руку, и Катерину, когда она изучала свою «корягу» на станке.

Катя долго смеялась над его пародийным изображением её и «вдумчивого» конструктора, и пояснила, что тот так «рассматривал» вид изделия сзади. Она вспомнила, как испугалась, когда он заявил об ошибке в её чертеже, и они долго вместе разбирались, что к чему.

Потом Чуркин посвятил Катю в перспективы развития завода: что он будет «агромадный» – тысяч на пятнадцать работающих, что тут будут изготавливать уникальное оборудование для отрасли и что цех только временно расположен в этом складском помещении и скоро переедет в новый корпус, который уже почти достроен. Да и он скоро получит квартиру: дом тоже готов к сдаче…

– …Ты когда квартиру получишь? – услышал он голос жены.

Чуркин очнулся: его поразила новая, мягкая и осторожная интонация в голосе жены, в отличие от гневного назидательно-обличающего пафоса её предыдущего монолога.

– А тебе-то что? Хочешь и эту квартиру «прихватизировать»? Вам с Жоркой что, его трёхкомнатной мало? – с лёгкой иронией, беззлобно поинтересовался Чуркин.

– Ты… откуда взял,… что мы с Георгием… – опешила жена.

– …давно трахаемся… – закончил Чуркин.

Жена растерянно захлопала глазами и обессилено опустилась на сетку кровати напротив.

Чуркин молча достал сигарету, закурил и, глубоко затянувшись, с любопытством разглядывал жену.

«А она изменилась. Стала интереснее, привлекательней, что ли?» – отстранённо отметил Чуркин.

Жена молча смотрела на Чуркина, потом резко поднялась и снова нервно заходила по комнате.

– «…взволнованно ходили Вы по комнате…» – продекламировал Чуркин.

– Ты откуда взял, что мы с Георгием… живём?

– Да будет тебе невинность-то корчить… Как сказал Райкин, «есть люди, которые чувствуют себя хорошо, когда другим плохо»… Твоя лучшая подруга, Светка Лукьянова, «обрадовала». Она недавно здесь «в самоволке» была. Вчера улетела.

– Понятно… Она часто сюда мотается… К любовнику…

Она помолчала, подозрительно посмотрела на Чуркина и осторожно спросила:

– Говорят, что и Катерина сюда прилетала? – и испытующе посмотрела на Чуркина.

– Понятия не имею. – «Честно», даже не покраснев, соврал Чуркин.

– Да, кстати, – елейно-ласково, с расстановкой, начала жена – Говорят, твой любимый директор с новой, молодой, женой сюда приехал, да и Главный механик – тоже… Только не думай, что и вы с Катериной тут уютное гнёздышко совьёте: она замуж неделю назад вышла! – торжествующе и зло, как будто поставив точку, закончила она.

Чуркин чудом не вздрогнул от этого неожиданного, подлого удара, немного помолчал и, почти равнодушно, тихо произнёс:

– А мне-то, какая печаль? Тыщи дураков за день женятся, выходят замуж, разводятся… – и, мстительно, будто тоже ставил точку, добавил: – и трахаются…

Жена вскинула на него глаза и, тут же опустив их, отошла к окну. Она молчала. Молчал и Чуркин.

Он снова пропускал через себя события двухнедельной давности…

…Они расстались с Катериной у его станка, договорившись встретиться после работы около кинотеатра «Космос».

Они сходили в кино, долго сидели в кафе, болтая о всяких пустяках и подтрунивая друг над другом. Потом он проводил её до гостиницы, и она пригласила его к себе.

Они стояли на балконе седьмого этажа. Здесь она опять ласково и доверчиво прильнула к его плечу. Он снова ощутил шелковистость её пшеничных волос, тепло и упругость её груди. Он боялся шевельнуться. Боялся ненароком спугнуть это неописуемое ощущение блаженства. Они молча смотрели на открывшиеся дали Севера с извилистой, будто позолоченной от заката, лентой реки, теряющейся в дали бескрайней тайги. Солнце давно закатилось, но было светло, словно днём, и все цвета приобрели мягкие, пастельные, тона, присущие только этому времени года, когда наступают белые ночи, только на этих высоких широтах.

Наконец, Чуркин осторожно освободил руку, которая обнимала Катя, и нежно обнял её за плечи. Глубоко вздохнув, Катя уткнулась ему в грудь лицом и еле слышно прошептала:

– Санчо, возьми меня замуж, а?.. Я так тебя люблю… – и она подняла на него взгляд, полный невысказанной боли и слёз.

– Я…Котёнок… согласен… Я тоже тебя… люблю. Очень люблю, Катюша! – чуть не задыхаясь от волнения, тоже шёпотом произнёс Шурик, зарывшись носом в её душистые волосы и, вздохнув, с горькой иронией добавил: – Только вот что скажет старшая жена?

– А мы ей не скажем, – лукаво сверкнув зелёными озерами глаз, ещё полными слёз, всё ещё шёпотом ответила Катюша, и, обвив руками его шею, потянулась к его губам. Шурик взял её за талию и весь прильнул к ней. Потом, не прерывая поцелуя, легко её приподнял, взял на руки, и, как маленького ребенка, нежно и бережно внёс в комнату…

…Утром Чуркин проснулся раньше Катерины. Он осторожно приподнялся на локте и долго и внимательно рассматривал её лицо, полуобнажённую грудь с нахмуренным от утренней прохлады розовым соском, соблазнительную ямочку между ключицами… Вроде бы ничего особенного: задиристо вздёрнутый носик, припухлые, резко очерченные губы, золото мягко рассыпавшихся по подушке длинных локонов… А, вот, поди, ж ты – втюрился! По самые уши… От нахлынувшей вдруг безграничной нежности Чуркин коснулся губами её уха и одним дыханием прошептал: – Котёнок…

Катюша потянулась, улыбнулась и открыла глаза.

– Уже утро? Как жаль… – она опять потянулась и, вдруг, вздрогнула – Ой! Светка?.. Тьфу, ты! Я испугалась:

думала – Светка здесь. Совсем забыла: она по ба-а-льшо-о-ому секрету отпросилась у меня к любовнику… – и, лукаво спросила: – Чего лыбишься, любовничек?

– Любуюсь тобой. – Улыбнулся Чуркин.

Она сверкнула глазами, снова прильнула к нему всем телом, нежно его поцеловала, и, вдруг, сделав нарочито испуганные глаза, воскликнула:

– Ой! Санчо! Чо буде-е-ет-та!.. – она всплеснула руками, в глазах снова запрыгали чёртики. – Тебя же будут на партсобрании разбирать за совращение невинных девушкав! Ай-яй-яй, соблазнитель! И как ты там людям в глаза будешь смотреть, а?