Марк Альперович - А жизнь всего одна, или Кухарки за рулем

– Тут без пол-литра не разберешься, – заключил Николай. – Подожди меня пару минут на кухне.

Ефим, молча, продолжал мыть руки. Николай вернулся с початой бутылкой водки, куском хлеба, селедкой и луковицей.

– Хватит, Ефим, руки скоблить. Хоть и долго тебе пришлось сидеть в туалете, но все ж не перед операцией. Не смотри на меня сычом. Хреновым был бы я разведчиком, если бы не заметил. Давай посидим и поговорим. Думаю, есть о чем, тем более, что мы два фронтовика.

– Я на фронте не был, – тихо сказал Ефим.

– На передовой не был, а на фронте был, хоть и во втором эшелоне. И обстреливали немцы наверняка, и бомбили.

– Бомбили и мирных жителей, – уточнил Ефим.

– Это так. Но на фронте во втором эшелоне нередко приходится воевать, как на передовой. Не так ли? – Николай с хитрой усмешкой глядел на Ефима.

Тот недоуменно посмотрел на Николая. Действительно, где-то под Ржевом Ефим получил приказ направиться в район небольшой деревеньки с пятью ремонтниками для приведения в боевое состояние двух подбитых немцами танков, которые получили незначительные повреждения гусениц. Погрузили на «трехтонку» людей и необходимый инструмент, и вместе с тремя особистами направились к месту назначения. Слесарям выдали три винтовки с патронами, Ефиму, как офицеру, дали трофейный браунинг. Когда один танк уже был отремонтирован, и ремонтники перешли ко второму, неожиданно, метрах в пятистах, появились три немецких танка под прикрытием автоматчиков. Ефим скомандовал экипажу отремонтированного танка двинуться навстречу немцам. Экипажу второго танка он приказал открыть огонь по противнику с места. Было всего девять снарядов на два танка.

Вскоре как из-под земли появились трое особистов. Майор скомандовал Ефиму: «Назад ни шагу!», и тут же укатил на грузовике вместе с двумя другими особистами.

Не было ни одной противотанковой гранаты. Но Ефиму повезло. Отремонтированный танк с довольно близкого расстояния поразил один из танков противника. Два других немецких танка, подобрав экипаж подбитого, развернулись и отступили. Наш танк, расстрелявший все снаряды, прекратил преследование и вернулся. Ефим скомандовал экипажу вернуться к месту дислокации его части для пополнения боеприпасов. Примерно через час туда же отправился и второй отремонтированный танк.

Ефим доложил командиру роты лишь о том, что оба танка отремонтированы и вернулись к месту своей дислокации. Но откуда об этом эпизоде мог знать Николай? Если бы командованию Ефима было известно о случившемся, то, вероятно, его представили бы к награде.

– Мне кажется, вам обо мне все известно, – после некоторого раздумья вполголоса сказал Ефим.

– Не все, но кое-что известно.

– Понятно.

– Понятно, но не все. Давай выпьем по маленькой.

– Я вообще-то не пью, – несколько смущенно сказал Ефим.

– И на фронте не пил? – удивился Николай.

– Когда жили в землянках, не пить нельзя было, замерзнешь. А когда офицерскому составу разрешили жить на частных квартирах, пил редко, только когда начальство вынуждало.

– Ты по званию старший лейтенант, а я несколько выше званием, так что будем считать, что это тот самый случай.

Ефим пожал плечами. Выпили по стопке, потом по второй, третьей. И бутылку опустошили.

– Сбегаю за бутылкой, – предложил Николай.

– Извини, но я больше не буду. А впрочем, обожди минуту.

Ефим вышел, а через некоторое время вернулся на кухню, неся бутылку «Кагора» и коробку конфет.

– Ого! – удивился Николай. – Вино мы выпьем, а конфеты оставим Сергею. Хорошо?

Ефим согласно кивнул. Выпили по стакану.

– Скажи, Николай, тебе действительно симпатичен Сережа или откровенные разговоры с ним имеют другое назначение? Сережа сильно привязался к тебе, и конфетой его не купишь.

– Плохой ты аналитик, Ефим, – грустно сказал Николай. – Хоть ты и не антисоветчик, но, будь у меня желание, давно засадил бы тебя, хотя бы за слушание иностранного радио. Не только сажают, но и расстреливают по меньшему поводу. А сотруднику наших славных органов верят на слово. Что ты так удивился? Ты ведь знаешь кое-что про меня.

Николай налил себе стакан, Ефиму даже не предложил, видя, что тот уже опьянел.

– Я слышал, Николай, что ты служил в СМЕРШе, но потом…

– А потом меня отправили в штрафной батальон, где я получил первое ранение. После госпиталя направили в заградотряд. Там не понравился командиру. Нормальный был мужик. Понял, что по своим я стрелял не метко, и решил от меня избавиться. Как солдат я проявил себя неплохо. Получил офицерское звание. Прошел всю Европу. Немало наград. А когда комиссовался после очередного ранения, бывшие хозяева вспомнили обо мне. Тебе об этом рассказываю не потому, что выпил. Даже если бы ты не был порядочным человеком и решил донести на меня, кто тебе поверит? К тому же за донос могут и голову открутить. Ты спрашиваешь, почему я много времени уделяю беседам с твоим сыном? Он не похож ни на тебя, ни на многих других. Он боится шпаны, которая дергает его за уши, но, думаю, это явление временное. Почувствует силу и отобьет у этих дураков охоту драться. Но уже сегодня он не хочет быть рабом, как он говорит. У него хорошая голова, чистое сердце и очень независимый, упрямый характер. Поэтому помочь ему разобраться в действительности – дело чести. Не будь меня, это сделал бы кто-нибудь другой, если родной отец боится это сделать. Наступит время, когда народ устанет быть рабом. И долг каждого человека – приближать этот момент.

– Скажи, Николай, ты действительно хорошо думаешь о евреях? Николай усмехнулся.

– Вот в квартире есть еще двое мужиков. Скажи, я должен предпочесть тебе Ивана или Романа только потому, что они русские? И тот, и другой от службы улизнули.

– У Романа была бронь как у работника горячего цеха.

– Для кого Родина была не пустым звуком, шли на фронт добровольцами. У Ивана главный смысл жизни – обобрать побольше людей на своей точилке, нажраться вина и лечь спать. Роман думает о том, как меньше вкалывать и больше получать, а придя домой, побренчать на балалайке и сходить к какой-нибудь вдовушке. Что же касается национальности, то она для меня значения не имеет. Сейчас русских можно встретить разве что на севере, в Архангельской и Вологодской областях, да еще в Сибири, среди староверов. У остальных повода гордиться принадлежностью к этой великой нации нет. У них в крови такое… Наши русские девчата триста лет рожали косоглазых детей. Немцы тоже оставили свой след. Я уже не говорю о смешанных браках, где пишется только одна национальность. Для меня лично запись в пятой графе значения не имеет. А если этот вопрос меня волнует, то только потому, что он имеет ярко выраженную политическую окраску. Если же говорить откровенно, то есть евреи, которых я презираю.