Николай Гайдук - Спасибо одиночеству (сборник)

Особенно сильно раздражала его одна парочка – гусь да гагарочка. Разодетая в пух и прах, беспечная, раскрепощенная парочка эта всё время появлялась в одном и том же месте – возле пруда. Они кормили уток, на зиму остававшихся тут, сидели в кафе, что-то пили, курили – тоже мода сегодняшнего дня: парень свою девушку угощал сигареткой. И это опять же раздражало Полынцева так, будто в душу плевали.

Стараясь быть незамеченным, он стоял неподалёку, болезненно-блестящими глазами караулил парочку. А потом он за деревьями таился, рядом с подъездом, куда паренёк возвращался, проводивши свою кралю. Жил паренёк неподалёку от Таврического дворца, где в позапрошлом веке, говорят, устраивал пиры светлейший князь Потёмкин.

Проходя неподалёку от Таврического дворца, Фёдор Поликарлович криво улыбался: «Светлейший Потёмкин! Как странно! Где тут свет, а где тьма? Кто мне скажет?»

Вечерние прогулки в районе Таврического продолжались, примерно, с неделю и закончились тем, что однажды Полынцев, необычайно взволнованный, будто заболевший лихорадкой, пришёл в ближайшее отделение милицию и добровольно сдался.

– Мне отмщение, и аз воздам!.. И где тут свет, а где Потёмкин – я не пойму! – сбивчиво бубнил он, криво улыбаясь и протягивая руки – словно за подачкой – за наручниками.

В следственном изоляторе – в Крестах – его продержали недолго, потому что судили в особом порядке: он полностью признавал вину.

Русская земля как будто испокон веков – ужасно густо, плотно, непролазно – опутана ржавой паутиной колючей проволоки. Особенно густо и щедро – десятками и даже сотнями километров – колючка была протянута по землям бесчисленных советских лагерей. И вот эта картина – сплошное торжество колючей проволоки в родном отечестве – так сильно, так больно застряла в генной памяти трёх-четырёх поколений, что теперь многие русские люди с уверенностью могут говорить: «Колючка – это наше изобретение!» Однако же нет, извините. Русский характер не напрасно всё-таки называли широким, размашистым; было в нём, было что-то от вольного ветра, от буйства половодья, от молодости молний, разметавшихся по весенним степям и полям. И невозможно представить, чтобы этот вольный синеглазый ветер сам себе сотворил бы колючую клетку. И никак нельзя вообразить половодье, ограниченное проволокой; облака и тучи, для которых устроен специальный узкий коридор, унизанный рукотворно-хитрыми шипами, не позволяющими свободно пройти туда, где зацветает кровавая роза вечерней или утренней зари. Нет, господа, извините, вольнолюбивый славянский характер не вяжется с изобретением колючей проволоки, похожей на свирепую клыкастую собаку, молчаливо и преданно день и ночь торчащую на страже.

Вот об этом он и говорил – Папа Карлович, осуждённый под номером 375/14. Хорошо он умел говорить – уши греть на морозной делянке.

Зимнее солнце почти неподвижно стояло в желтоватом студёном ореоле, точно примёрзло над кронами заснеженного лесоповала. В тишине, перелетая с дерева на дерево, пощёлкивали снегири, попискивали синицы, проворные поползни шастали вверх и вниз по вертикальным сосновым стволам. Трудился где-то незримый дятел – дробные звуки рассыпались над головами.

Возле костра, полыхающего на делянке, минут пять или десять приглушенно брякали ложки, миски – казённое варево, слегка дымясь, проворно исчезало в глотках мужиков, одетых в замурзанные телогрейки с белыми порядковыми номерами, нашитыми на груди.

Молодцеватый широкоплечий парняга посмотрел поверх забора, опутанного колючей проволокой.

– Папа Карлович! – заговорил он, поправляя шапку, тоже имевшую порядковый номер, только внутри. – А ты не заливаешь по поводу колючки?

– А мне это зачем? – вопросом на вопрос ответил тот, кого назвали «Папа Карлович». – Сходи в библиотечку и проверь.

– Надо же! – облизывая ложку, удивился широкоплечий. – А я всё время думал, что это наше изобретение – колючка.

– Нет, ребята, увольте! – Папа Карлович усмехнулся. – Нам чужой славы не надо, нам и своей предостаточно. Колючая проволока – змея подколодная с ядовитыми зубьями – приползла на наши земли из-за моря-океана.

– Это откуда же она?

– Отец колючей проволоки – американец Глидден.

– Гнидин? – уточнили сбоку. – Гнида, стало быть?

– И так можно сказать, – согласился Папа Карлович. Мужики возле костра зашумели.

– Вот какая гнида! А? Скумекал!

– Ну, а кто же ещё, кроме гниды, такую хренотень скумекать может?

Проворно уничтожив похлёбку, заключённые могли теперь спокойно покурить и потрындеть. Крепкий запах махорки и дешевого табака на несколько минут заглушил, оттеснил запах прелого снега, тестообразно подтаявшего кругом кострища; запах влажной хвои отодвинулся; пропал аромат подсыхающих веток и сучьев, приготовленных для поддержки длительного огня на делянке – костёр тут приплясывал от темна до темна.

Молодцеватый парняга – его тут прозвали Горячий – спрятал свою деревянную ложку за голенище валенка.

– Слушай, Папа Карлович, – хрипловато заговорил он, – а ты откуда всё это знаешь? И про колючку, и вообще…

– Всего не знает даже Господь Бог, – скромно ответил номер 375/14, царапая седой каракуль на щеке – щетина густо выперла.

– Это верно, – зевая, согласился Горячий. – Даже чёрт не знает, что эта проволока под напряжением в сто сорок вольт.

– Гонишь?! – удивился Папа Карлович. – Неужто правда?

– Можно проверить, – спокойно ответил Горячий. – Ватник сними и садись голой ж…

– Нет уж, спасибочки, я постою.

Горячий зло посмотрел в сторону проволоки.

– Живём, бляха-муха, как в фашистском концлагере, если не хуже. Там хоть были враги, захватчики. А тут – свои фашисты. Доморощенные. Я всех бы их порвал – дай только волю.

Папа Карлович пожал плечами, раздавленными каторжной работой на лесоповале.

– Вот потому и не дают ни свободы, ни воли. А вот когда маленечко остынешь…

– Я только в гробу остыну!

– Ну, там-то мы все одинаковы, – согласился Папа Карлович и продолжил «колючую» тему: – А мне вчера электрик говорил, что в проволочной цепи есть участки, где стоят предохранители. На столько-то ампер, я не припомню.

– Это они специально оставили! – подхватил Горячий. – Я ж говорю, что эти твари хуже фашистов!

– Специально? Зачем?

– Русская рулетка. Знаешь? «Колючка» называется или «Шашлык».

– Нет, не знаю. Ну-ка, расскажи.

– Папа Карлович, да всё довольно просто. – Горячий сплюнул, отвернувшись. – Тут фраера в картишки режутся, а проигравшийся должен голой грудью на амбразуру броситься – на колючку. Если повезёт – живой останется.

А нет – шашлык получится.

– Сурово.