Николай Гайдук - Романс о великих снегах (сборник)

Это был его первый подъём на Ай-Петри, первый, но далеко не последний. В кабинке фуникулера поднимаясь по канатной дороге, он жадно смотрел и смотрел по сторонам – будто из кабины самолёта. Глаза его, болезненно блестящие, что-то лихорадочно искали между деревьями, рыскали между камнями. Выйдя из кабинки, прижимая к сердцу тёплый женский свитер, он долго бродил по вершине – искал, иногда вскарабкиваясь на такую кручу, где можно голову свернуть.

Экскурсия давно уехала, канатная дорога остановилась.

А он всё бродил по вершине, блуждал в камнях, в кустах, деревьях. Потом стоял, смотрел закатное пожарище и в памяти звучали слова жены: спать на закате вредно и опасно, потому что в это время злые духи и демоны собираются вокруг человека. Неужели правда? Тоскливо и потеряно глядел он на горы, утопающие во мгле, на море, горевшее закатным солнцем, как большая, жгучая, кровавая слеза. Когда стемнело, камни тоже стали плакать – сыростью покрылись. Раза три оскользнувшись, он понял, что теперь идти куда-то рискованно – можно разбиться. Однако вскоре вышла яркая луна – серебряными пальцами показала тропинку, вьющуюся вдоль ручья, днём почти не слышного, а теперь во весь голос гремящего в тёмном ущелье. Шагая по лунной тропе, точно присыпанной первым снежком, он увидел кавказский дольмен – большой валун с круглым отверстием.

Перед тем, как отправиться в свадебное путешествие, он кое-что прочитал про эти загадочные дольмены, которые построены будто бы великанами, жившими тут в период ранней и средней бронзы в далёкие-предалёкие тысячелетия до нашей эры. А теперь в дольменах поселилось много всякой жути, тайны мистики. И он бы ни за что не согласился туда залезть, но свет луны пропал за облаками и тучами. Бабахнул гром, раскатывая звонкие орехи по ущельям; сильный дождь припустил, и пришлось закарабкаться в небольшое, но сухое дупло дольмена. Дождь колотил своими колотушками по каменной крыше, по кустам, по деревьям, стоящим поодаль. И вдруг в пустом дупле дольмена послышался еле уловимый шелест, похожий на шелест сухого листа. Сердце его заполошно забилось, но через минуту он робко улыбнулся; горная овсянка или трясогузка – или какая-то другая птица – нашла себе пристанище в дольмене.

Не желая вылетать под дождь, птичка опустилась где-то рядом плаксиво пискнула.

– Не бойся, – прошептал он, ощущая под горлом горячий комок, – не обижу.

Укрывшись тёплым свитером жены – пушистым, нежным – он хотел заснуть под мерный шум дождя, но мистика и тайна кавказского дольмена оказалась не простым досужим вымыслом. Едва-едва задрёмывая, он вздрагивал от того, что слышал: «Горько! Горько!» Это кричали весёлые люди, сидящие за огромным свадебным столом. Затем он отчётливо видел перед собой всякие подарки, наваленные горой. Видел, как деньги по воздуху плыли со всех сторон – деньги за выкуп невесты, деньги «на блины» и просто так, в конвертах. Затем он видел, как они с женою рано утром сидели, считали денежки и радовались. Хороший капитал образовался. И что с ними делать? Можно в дом чего-нибудь купить. Можно даже легковушку, пускай не новую, а слегка побегавшую. Да много чего можно себе позволить с таким капиталом.

– Для того, чтобы ноги приделать деньгам – головы не надо! – говорил он, посмеиваясь. – Ну, так что будем делать с этим богатством?

Подумали, подумали молодожёны, лёгкие на подъём, и решили сами себе подарить свадебное путешествие «по морям-океанам».

– Дети! Да вы что? Бог с вами! – зароптали родичи со стороны невесты. – На одну дорогу ухлопаете, бог знает, сколько!

– А чего? И правильно! – одобрили со стороны жениха. – Если не теперь, то когда? Пойдут ребятишки, хозяйство – некогда будет на солнышко глянуть, не говоря про то, чтоб загорать.

И собрались они, и поехали, а точнее – самолётом полетели.

Несколько часов под облаками и вот оно – «самое синее в мире чёрное горе моё ». Именно эти слова крутились теперь в голове у него, как бедная белка в своём колесе крутится и крутится до умопомрачения.

Большая любовь потому и большая, что ростом она выше рассудка и никогда не опустится до копеечной выгоды – здесь беда, и выручка истинной любви. Только то, что с ним происходило – это было слишком высоко по чувствам, по эмоциям, это было заоблачно, недосягаемо для обыкновенного земного разумения. Достаточно сказать только о том, что номер в гостинице теперь для него превратился в музейную комнату. Все предметы и вещи, к которым жена прикасалась – шпилька, брошки, бигуди – всё по-прежнему в целости, в неприкосновенности. Он даже горничную предупредил, чтобы не делала уборку. Бессонными ночами, слоняясь под луной по кромке моря, он каждое утро возвращался в этот «музей», какое-то время неподвижно стоял посредине, влюблёнными глазами целовал всё, что ей когда-то принадлежало, всё, что дышало ею, мечтало бредило. Потом его глаза мрачнели до какой-то погребальной черноты. Он выходил на балкон. Белоснежная мебель: два стула, столик – наполнены были такою странной стылостью, будто внезапная вьюга сугробы накидала на балкон. И память его поневоле бежала в просторы сибирских снегов – самых первых, серебросветлых, ещё нигде не вышитых крестиками нежных птичьих лапок, ещё не запятнанных следами степного зайца или хитромудрой кумушки лисы. Там, среди серебряного света, среди простых амбаров, тёмных изб, судьба ему однажды подарила изумительную встречу – первую любовь. А первая любовь, она всегда была и есть любовь последняя; всё, что придёт по выбитому следу – обман и подделка.

С такими мыслями, с такими чувствами он покидал свой дорогой «музей», причём настолько дорогой, что вскоре обнаружилось: деньги на исходе. А вслед за тем пришёл тот день, когда платить за номер стало нечем.

Темногривый, гладко-сытый администратор в недоумении посмотрел на постояльца:

– Вы там не живёте, насколько я понял. Так зачем же вы номер снимаете?

– Там жена, – странно улыбаясь, ответил постоялец.

– Жена? Что – жена?

– Она там живет.

Администратор кое-куда позвонил, что-то спросил и после этого постояльца вежливо попросили покинуть номер или оплатить.

– А если в долг? – пролепетал он. – Что значит – в долг?

– Ну, значит, заработаю – отдам.

– Вы что? Смеётесь?

– Да, – подтвердил он, – мне теперь самое время смеяться… до слёз… Ну, так что мы решим? Может, всё-таки договоримся? – Нет! – Администратор погладил тёмную гриву, потрогал холёное сало бритого двойного подбородка. – Идите, не стойте.

Иначе у вас могут быть неприятности.

– У меня? – Он изумился и хохотнул. – Да какие это неприятности у меня могут быть? Вот интересно, вот хотел бы узнать, чем этот поганый мир может меня ещё удивить? Администратор, человек серьёзный, не привыкший словами сорить, вызвал милицию. Приехали знакомые «ребята». Они узнали бедного молодожёна, правда, узнали с большим трудом.