Сергей Коломиец - Дорогие мои земляки

Я попал в этот дом ребенка, находясь на практике, врач ушла в декрет и меня прислали на ее место. Быстро освоился в медицинском кабинете, ознакомился со списками детей, медицинскими картами. Работы хватало, дети болели часто, много ослабленных, с различными патологиями. Да и как им не быть, если маленькая Любашка, едва родившись, пролежала брошенная возле церкви часа-два или три. Хорошо, что проез-жавшая милицейская патрульная машина остановилась из-за поломки и милиционеры увидели шевелящийся сверток.

Вообще, как я узнал, детей бросали самыми различными, часто бесчеловечными способами. Никаких записок часто не было, имен и даты рождения тоже. Детей приносили с автобусных остановок, из подвалов, и даже из мусорных контейнеров. Им придумывали имена, фамилии и отчества, определяли примерную дату рождения. Митя очень любил заниматься этим делом.

С Митей я скоро познакомился, когда пошел осматривать кухню и другие помещения. Проходя мимо дверей склада, услышал какой-то странный разговор. Мужской голос говорил о приварке, пайках, недовесе в мешках, о необходимости экономить масло. Стараясь не помешать я тихо вошел в склад. Мужчина за стеллажами считал коробки, взвешивал пакеты, что-то старательно записывал в блокнот. Меня он не видел и работу свою не прекращал. Я думал, что он проверяет документацию или готовится к ревизии, смущали только слова о подвозе продуктов, необходимости строгой экономии, о выживании детей.

Увидев меня, он засмущался, засуетился, спрятал блокнот в карман, пригласил присесть. В складе была чистота, можно сказать изумительная чистота, все находилось на своих местах, по углам стояли мышеловки. В другом помещении находились одеяла, одежда, игрушки и другие детские вещи. Он все мне показал, рассказал, попросил не волноваться за сохранность продуктов.

Поговорив с ним, я пошел на кухню. Ну что, поговорил с нашим чудаком, спросила повариха Айша. Поговорил, мне он показался вполне нормальным, только что-то непонятно в его поведении. Это у него с детства, я тогда сама девчонкой была, когда его сюда привезли. Все думали не жилец, а он выжил. Я ему кумыс носила из дома, он силу дает, легкие лечит, а он кашлял сильно. Потихоньку окреп, учиться стал, но все равно что-то с ним произошло.

Работала у нас здесь одна женщина, ну и воровала помаленьку, то сахар, то колбасу, то еще что-нибудь. Вот Митя и поймал ее вечером во дворе. Вцепился в нее, кричит, плачет, они ведь умрут, если ты воровать будешь, дети первые умирают. А самого трясет всего, колотит, а потом упал на землю, биться начал. Мы все перепугались, кое-как завели его в комнату, насилу успокоили. Долго он болел после этого, но оклемался. Он ведь блокаду хорошо помнит, из-за нее у него такое здоровье. И никакой он не припадочный, с нервами у него что-то, а детей как любит! Водку не пьет, только когда прощаются, тогда один у себя в комнате, наверное выпивает. Кто прощается, не поняв, переспросил я Айшу? Она нахмурилась, отошла к плите, сам скоро увидишь как прощаются.

У директора я осторожно я осторожно спросил о здоровье Мити, все-таки с детьми работает, всякое может случиться. Успокойся, сказала она, здоров он, я с врачами советовалась. Блокаду он пережил, это и отразилось на его нервах, а психика у него нормальная. Усмехнувшись, она рассказала-вечером однажды, ночная няня шлепнула ребенка, спать не хотел, капризничал, он в коридор выбежал с криком. Митя мимо про-ходил, стал ругать ее. Она ко мне прибежала, Митя за ней, здесь все и произошло. Плакал он, кричал, фашисткой ее обозвал, потом упал. Сотрудники наши этого не знают, нянечка уволилась. Так что зря не волнуйся и с расспросами к нему не приставай, он этого не любит. Недавно его наши повара на смех подняли. В столовой, сам знаешь, куски остаются, так Митя их собирал и уносил куда-то. Давай над ним смеяться, ты говорят Митя к старости что-ли заготавливаешь, совсем рехнулся. Одна из них случайно увидела как он сушил хлеб и складывал его в бумажные мешки. Пришлось вмешаться, угомонила их. Спросила его потом, зачем он это делает? Он честно признался, что в последнее время не может спокойно смотреть как хлеб валяется, сколько людей могло выжить из-за таких вот кусков. Память его мучает, детская, ничего я ему не сказала, что тут скажешь. Так что не обращай внимания на его чудачества, хороший он человек.

Через несколько дней меня вызвал директор и попросила подготовить документы для детей, переводимых в детдом. У нас дети по инструкции должны находиться до трех лет, на самом деле, дети жили намного дольше, на это были свои причины. Я подготовил список, отобрал карточки, заполнил их, сложил в отдельную папку. Отъезд был намечен на понедельник.

С утра как обычно позавтракали, но привычных игр и шума я не заметил. В коридорах и комнатах висело какое-то напряжение. Митя как-то странно суетился, помогал воспитателям собирать детей, украдкой совал в детские ладошки конфеты. Во двор въехал большой автобус, из него вылез парень лет двадцати. Ну что покатаемся пацаны, крикнул он стоявшим неподалеку детям. Те как-то нестройно ответили. Постепенно двор наполнялся уезжающими и провожающими. Уезжающие несли сумки, узелки, прижимали к себе любимые игрушки. Митя как-то странно двигался среди детей. Парень крикнул, ну что пацаны поехали! Толпа детей качнулась к автобусу, но тут-же отодвинулась обратно.

И тут стало происходить такое, чего я и представить себе не мог. Начался всеобщий рев и плач. Дети стояли большими и малыми группами, смотрели друг на друга и плакали, плакали. Неизвестно, какой ребенок начал плач, но поддержали его все. Митя бегал между этими группами, успокаивал, уговаривал, но плач не прекращался. Потом он пошел в мою сторону, махая руками и головой, так что слезы слетали с его щек. Как слепой, не видя меня, он сел на крыльцо, обхватив голову руками.

Парень шофер, раскрыв рот с ужасом смотрел на это зрелище. Потом стал подбегать к отдельным группам, пытался успокоить, звал в автобус. Мне вдруг почудилось, что эти дети похожи на маленьких старичков и старушек, слезами высказывающими свое неподдельное горе расставания. Шофер рыча, и кажется проклиная свое начальство, всучившее ему эту путевку, залез в автобус, дрожащими руками закурил, и отворачиваясь от меня стал копаться в щитке приборов. Затем взял темные очки, одел их и взглянул на двор.

На крыльцо вышли директор, повариха Айша, они стали успокаивать детей. Их лица были спокойны и дети стали успокаиваться. Ну и нервы у них сказал водитель, как они здесь работают, я бы отсюда через день сбежал. Дети потихоньку потянулись в автобус и минут через пять все расположились на сиденьях. Водитель не снимая очков, побелевшими губами спросил у директора можно ли ехать? Она кивнула головой и двери закрылись. Автобус медленно поехал со двора, я думал плач возобновится, но этого не произошло. Дети махали кепками, платочками, что-то кричали оставшимся.