Сергей Коломиец - Дорогие мои земляки

Вечером мы с Митей пили, он пришел и позвал к себе. Вна-чале разговор не завязывался, но водка постепенно брала свое. Ты только посмотри говорил он, у казахов никогда детей не бросали. В войну голодно было, своих полон дом, а в детдом детей не отдавали. Всегда находились родственники или соседи забиравшие детей. Тяжело было, а растили сирот. А сейчас что творится, везут и везут, то из роддома, то из под забора. Он налил водку в рюмки, выпил, задумчиво посмотрел в окно.

Не утерпев, я спросил, почему он не уехал обратно в Ленинград? Почему же, сказал он, ездил я туда, думал останусь там. Родных у меня никого не осталось, отец погиб в самом начале войны. Мама и сестренка, он сглотнул с трудом произнося слова, в ту первую блокадную зиму умерли. Первой сестренка умерла, сильно есть просила, потом затихла. Мама погибла позже, пошла за водой и наверное попала под обстрел, соседка рассказала. Лежат где-то на Пискаревке. Дак вот, был я на родине, постоял возле нашего дома, в квартиру правда не стал заходить. Да и что там делать, там уже другие люди живут. Съездил на Пискаревку, посмотрел и понял, что не смогу уже оставаться там где родился. Вобщем вернулся я обратно, мне здесь хорошо.

А выжил я в блокаду случайно. Когда мама ушла за водой и не вернулась, силы постепенно оставили меня, я почти не двигался. Жильцов в нашем подъезде почти не осталось, да и кому я был нужен. Под нашей квартирой жили люди, видимо какие-то городские начальники или военные. Меня постоянно мучил запах, шедший из их квартиры. Они явно не голодали, так как из квартиры часто доносились веселые голоса. Один раз, не утерпев я стал спускаться на их этаж, увидел мусорное ведро у двери и в нем обнаружил корки хлеба, другие объедки. По сей день я не ел ничего вкуснее, чем те объедки из ведра.

Стал я наведываться к ведру каждый день, иногда по нескольку раз. Поглощал все, что находил в ведре, иногда все это было осыпано табачным пеплом, а может еще чем похуже, мне это было неважно. Больше всего я боялся, что кто-нибудь еще обнаружит это ведро, иногда по ночам ходил проверять. Вобщем кормился я так долго, за водой ходил, брал бидон, литров на пять и потихоньку приносил. Чай конечно не пил, просто пил воду, карточек у меня не было, они у мамы остались, а куда идти за другими я не знал, да и боялся, Обстреливали и бомбили каждый день, скольких убитых людей я видел, до сих пор не могу забыть. Приносил воду, днем листал книги, спал или терял сознание не могу сказать. Одел на себя все теплые вещи какие нашел. Стали меня вши заедать, грызли проклятые день и ночь, но по сравнению с голодом это ничто.

Однажды у меня можно сказать праздник получился, сильно увлекся я с ведром, не услышал шаги за дверью, так как здесь же и ел, что находил в ведре. Дверь распахнулась, послышались пьяные голоса, смех, возле меня стоял качающийся мужчина в военной форме, кажется в мили-цейской. Увидев меня, пьяно засмеялся, стал звать людей из квартиры, но те почему-то не выходили. Стой здесь приказал, я тебе сейчас праздник устрою. Шатаясь ушел в квартиру и скоро вернулся держа в руках сало, хлеб, что-то еще. Я протянул руки чтобы взять, но он громко рассмеялся. Нет говорит, свинья должна жрать из корыта и швырнул все принесенное в ведро. Я конечно живехонько все схватил и к себе наверх. Несколько дней растягивал умопомрачительную еду, но ведро все равно проверял каждый день.

Не знаю сколько я бы еще протянул, да слава богу подобрали меня на улице, когда за водой пошел. Отощал к тому времени сильно, объедки появлялись в ведре все реже. Упал на улице, голова сильно закружилась, кто подобрал меня не знаю, очнулся в какой-то больнице.

Ушел я от него поздно, долго не мог уснуть, вспоминая наш разговор. На следующий день увидел, что Митя спокойно делал свои нехитрые дела, а у меня все валилось из рук.

Через несколько дней по какому-то вопросу вызвала директор. Только вошел, за дверью послышался громкий голос и причитания, в кабинет охая вошла Айша. Что делает-то, вы только послушайте, начала прямо с порога, я давно за ним примечать стала. Директор стала успокаивать ее, налила воды в стакан. Отдышавшись, стала говорить, вы ведь знаете, что он часто берет детей и ходит с ними в город? Митя что-ли, но мы это делать никогда ему не запрещали, все всегда хорошо.

Ой да вы послушайте, как дело было, иду я домой, прошла мимо церкви, смотрю в церковь Митя заходит, а с ним Санечка немой и Жанабек, ну которого в контейнере нашли. Знаю я Айша, что он в храм с детьми ходит, крестики им покупает, на многих детях крестики, что в этом плохого? А вы знаете, что он крестит там детей? Я к нему, ты зачем Жанабека сюда привел, он ведь мусульманин. Он поначалу растерялся, а потом говорит, какое твое дело? Ругаться с ним не стала, храм все-таки, Жанабека забрала у него и сюда к вам. А он там с Санечкой остался, скоро должен придти. Посиди, сказала Айше директор, сейчас его дождемся, поговорим. Мне стало любопытно и я тоже решил подождать Митю.

Он пришел довольно скоро, увидев директора у дверей, покорно пошел за ней. Айша набросилась на него, но директор попросила ее помолчать. Сколько детей покрестил спросила у Мити? Он пытался отпираться, бурчал что-то непонятное, но под нажимом директора признался, даже с какой-то гордостью, что за последние годы все уехавшие дети были крещеными. Раньше не мог, горком бы вмешался или еще кто-нибудь.

Ты и мусульман крестил, ахнула Айша. Да успокойтесь вы, не крестил я их, хотел, да отец Николай не позволил. Нельзя сказал, хоть и сироты они. Своди их говорит в мечеть, а туда мне идти как-то неудобно.

Может ты Айша сама туда их отведешь, или мужа попроси, он человек хороший, не откажет. А Саньку в субботу покрестим, и не немой он вовсе, я у врачей был, его мать-алкашка испугала. Врачи смотрели его, сказали, что должен он говорить. В городе бабка есть, лечит детей от испуга, но надо, чтобы ребенок был крещеный. Да и разговаривает уже можно сказать Санечка, пока правда только со мной.

А на какие деньги ты их крестил, за обряд ведь платить надо? Отец Николай запретил брать деньги женщине, которая все записывает и крестики выдает, но я все равно свои деньги опускал в ящик для пожертвований. Нехорошо как-то, я ведь работаю, могу за все заплатить, для церкви нельзя быть жадным. Успокоенная Айша, вытирая платочком слезы ушла на кухню.

Иди Митя, вздохнув сказала директор, иди работай. Я тоже вышел от директора, на душе было светло и спокойно. Проходя мимо дверей склада, я слышал звон весов и невнятное бормотание.

Село это находилось недалеко от нашего, старинное село, населялось еще по столыпинской реформе. Много различного люда пустило там корни, много примечательных личностей проживало в этом селе. Еще славилось это село наличием всевозможных шутников и оригиналов. Непонятно только откуда они там регулярно появлялись. Хорошо помню Ивана, по фамилии Гвоздь. Приехал он из Белоруссии во время освоения целины, здоровья и силы был необыкновенной. Говорил с белорусским акцентом, спокойный и невозмутимый был до смешного, в отличии от жены, редко замолкающей в течение суток.