Елена Шевченко - Эльге, до востребования

Братика она не видела, но тетки все время бегали на третий этаж, а потом на кухне болтали на французском, думая, что она ничего не понимает. Как же! Фам, фам…

А ночью пришли с обыском, дядю Мишу сразу увели, а потом рылись в ящиках комода, вытряхнули на пол даже ее и Алековы вещи, топали по ним сапогами. Забрали фотографии, книги. Алек заснул от страха. Тетки, запрещавшие даже детям притронуться к их чашкам, молчали, стоя у стены.

И тогда она решилась, разбудила Алека, они тихо стащили картину с идущими по лесу детьми, которые им подарки приносили. Сняли со стены и спрятали под кровать, где уже искали.

Потом тетки куда-то ходили, писали письма, шумно читали ответы из органов. Жену дяди Миши тоже хотели с собой забрать, за ней пришли люди в форме, но она в роддоме была. А потом в квартиру не вернулась, уехала то ли в Горький, то ли в Саратов. Тетки ей писали, но жена дяди Миши ушла жить к какому-то литературоведу. На время к себе они взяли другую жену дяди Миши с малышом, но и та скоро ушла. Тетки молчали, но иногда что-то по случаю покупали Виктору – так назвали сына дяди Миши, ехали в Сокольники, чтобы передать подарочек из-под картины.

***

А у нее так никогда не будет: она не умеет собрать стол красиво, из ничего сотворить пять блюд. Мама и тетки давно махнули на нее рукой – как, мол, научится готовить девочка, если она нормальных продуктов не видела.

Это мама была отчаянной поварихой, умела кашу из топора сварить.

Понятно, в геологической партии и не тому научишься.

Эля любила страшные рассказы, как варили медвежью голову, которую подарили местные охотники. Ей все мамины истории казались страшными сказками – тайга, медведи, рюкзаки, палатка, чай с порохом.

А вот папа едет на работу с портфелем на трамвае, а потом покупает им немного колбасы в гастрономе на углу – все понятно. Возвращалась мама и под песню варила настоящий кулеш. Тетки правда фыркали: «Опять каша из топора». А старшая привередливо спрашивала: «Ты точно в этой кастрюле молоко не кипятила?» Мама «честно» говорила: «Да. А ты опять в синагогу ходила?»

Амалия, вечный фрондер, после ареста дяди Миши стала ходить в синагогу, пугая этой выходкой всю семью. На самом деле это она говорила, что ходит, а потом дома донимала всех кошерностью. А сама сидела на солнышке в сквере и читала книжку. Эля ее однажды заметила, когда шла из школы, но подходить не стала, вдруг у тетки какое свидание. И вообще, зачем разрушать ее образ отчаянного бунтаря, когда она так форсит этим. Амалия ее тоже, скорее всего, заметила, потому что вечером затеяла знаменитый ореховый пирог. Все только руками всплеснули, но Амалия гордо извлекла из сумочки орехи, изюм и курагу.

– Будем печь пирог!

Эле тогда позволили раскатать корж и торжественно нарезать еще мягкий пирог на ромбики, а потом сложить в жестяную коробку еще эйнемовского шоколада, чтобы потом брать по два ломтика к чаю. Алек, правда, хватал бесконтрольно, он вечно что-то жевал, оставаясь худой жердью, только в высоту тянулся, каждую осень приходилось новые брюки покупать.

***

Вульфсоны остались на ночь на даче.

А утром Алька с Валерием спозаранку завеялись ловить рыбу, хотя где ее тут ловить, это же надо в Баковку к плотине ехать, а у них один велосипед на двоих. Но они уехали, только к обеду вернулись, гордо предъявили одного ерша и трех плотвичек.

– Коту годятся, – оценила мама Рея их улов.

Кота так и не нашли. Потому некого было угостить их добычей. И мальчики решили готовить настоящую рыбацкую уху. Разожгли костер, но поколов руки ершами, рыбу бросили чистить, положили в кипящую воду, посолили, поперчили.

Мама, сняв пробу, вынесла категорический приговор – не спасти. Мальчики все же, хоть и давясь, съели свою рыбацкую уху вместе с чешуей. Эльге они даже не предложили, хотя она, само собой, отказалась бы.

***

– Она не поняла, что он влюблен и ухаживает? Ведь все ясно, он ее просто дразнил. – спросила я Алека. Он смутился.

– Поняла, конечно, все поняли. Но тогда не было принято, что ли, как сказать, проявлять чувства.

– А как же революционные валькирии с их сексуальной революцией?

– Так это до нашего рождения было, в 20-е, наверное. Я читал об этом.

Тетки застали, потому замуж не вышли, а может, и не потому…

– Так она бы ему писала, роман в письмах всегда завораживает.

– Она и писала. Но он обиделся на нее. И прекратил переписку. За что, не знаю, под влиянием обстоятельств. Она своим неловким вопросом поставила под сомнение его право на собственный путь в жизни. Мы все продолжали «дело» семьи. Это верно, как я сейчас понимаю: ты приходишь в мир, где знают твоих родителей, дядей, тетей, ты не можешь быть хуже, рвешься вперед, растешь. А Валерик вроде как продолжал и вроде как не продолжал. Папа был биолог-полярник, а он решил в моряки. Всю семью напугал. Говорили, что у него хорошо шли языки и математика, а вышло вот так.

***

В субботу с первой электричкой приехал папа. Как всегда привез свежий хлеб и колбасу. Хозяйка, тетя Таня, стала квохтать:

– Ну зачем? Когда все есть.

– Это спецпаек для похода, – смеялся папа, – Мы после чая уходим. Нас ждут приключения и воспитание чувств. Эля, ты со мной? А впрочем, к чему вопросы?! Собирайся.

Мальчиков не позвали, потому она, вздернув голову, побежала надевать удобные парусиновые туфли.

Папа повел ее, как всегда, в долгую прогулку, куда-то за Измалково, к Лукино. По дороге он весело рассказывал о боярах, что поселились здесь сто лет назад, нет, наверное, еще раньше. Колычевы, Шереметевы, Самарины, митрополит Филипп – он же тоже Колычев, потом тут селились их беспутные сыновья, брошенные жены. Голова шла кругом. Тут же жили писатели – Бабель, Серафимович, Ясенский. Откуда папа столько знает?

Она вдруг вспомнила Эльзины слова о нарушении когнитивности. Это она про нее, Элю, говорила, а Эля потом выяснила значение слова – просто «восприятие». Ну не поняла она ни слова из того, что папа говорит: слишком много и сразу.

Папа, понятно, почему такой образованный, он у издателя Полякова еще мальчиком-курьером служил. В ожидании посылок все книжки издательства перечитал. И все запомнил. Но ей нравилось не рассказы его слушать, а просто гулять по бульвару, медленно идти с ним рядом, пинать листья, ждать мороженое в рожке, вернуться к обеду и тихо сидеть со всеми за уже накрытым столом, слушать, как они спорят, пытаются перебить друг друга.

В эту прогулку она ждала, что папа спросит о том, что с ней произошло, хотя она и сама не поняла, что произошло. Не признаваться же, что ей уже два года нравится Валерик, что она радуется его появлениям и совместным прогулкам, ей жалко его и гордо за него – его папа погиб как герой.