Антон Васильев - Витая в облаках. Лирический дневник

день холодный, и страшный, как глина
у разверстой могилы твоей…
я пытаюсь писать, но всё мимо,
всё впустую, жалей – не жалей.
разгорается свет неохотно,
ветр осенний скребётся в щелях,
а когда-то здесь было дородно,
словно деткам в заветных яслях.
по-над озером серые тучи,
и на сердце – то жалость, то страх,
что не будет ни хуже, ни лучше,
ибо всё превращается в прах,
а живой и спасающей веры
очень мало осталось с тех пор
как смеялись, бывало, без меры
и о главном вели разговор…

раз в неделю нас будит сигналом
автолавка, несущая весть
о насущном\ в избытке немалом\,
что нам выпить и чем нам заесть.
вслед машине не лают собаки,
да и люди с двора не спешат;
может, молятся: «паки да паки»…
только звуков, что писки мышат.
белобокая разве сорока
разсудачит товаркам своим,
что уснула деревня до срока,
превратясь в ледяной аркаим.
и подумаешь: может, приснилось
автолавки явление мне…
уповая на божию милость,
снова в сон улетишь на коне.

а тело уходит в могилу,
становится снова землёй.
мы ходим с тобою, мой милый,
по жизни под чёрной золой

а мысли – разносятся ветром,
а чувства уносят ручьи,
и, может, не надо об этом,
с тобою мы тоже ничьи:

летим, как снежинки, и таем,
и шлёпаем оземь, как лист;
как лёгкое семя, взлетаем,
стихаем как во поле свист

забудется скоро и это,
пройдут и зима и весна,
и краткое красное лето
сверкнёт средь осеннего сна

не плачь, мой далёкий, не надо.
молитвою глаз улыбнись.
не будет ни рая, ни ада,
ведь смерть это тоже – жизнь

в день рождения васи плохая погода.
да и сам он сегодня не особо хорош.
целых три исполняется мальчику года,
а его, как грудного, мучит мелкая дрожь.
нету на небе солнышка даже намёка,
и в пустом холодильнике нет творога.
рубашонка у васи от слёзок намокла,
он не знает, как каждая мне дорога…
может, папа объявится часом случайно
и для васи в подарок он сестру принесёт:
кукла будет красивою необычайно,
с нею вася, покушав, как с родною, уснёт.
будет сниться в полнеба апрельское солнце,
будет кукла ресницей васе нос щекотать,
и, поморщившись, мальчик во сне улыбнётся,
и от этой улыбки шевельнётся кровать.
белокурая девочка глазки откроет
и печально и долго еле слышно вздохнёт,
а несчастная мама их тихонько накроет
и душою больною, может быть, отдохнёт…
в день рождения васи ни дождя, ни метели,
не зима и не лето у него на дворе,
не сестра и не кукла лежат с ним в постели,
но мечта и надежда о любви и добре…

редок снег и небо бледно,
лист берёзовый дрожит;
так вокруг темно и бедно,
что без рюмки не прожить.
одиношенькая муха
бьётся, дура, об окно,
опостылевшая мука
бьётся с мухой заодно.
тишина стоит в деревне,
и вороны не слыхать,
стынут голые деревья,
зябнет стынущая гать.
в доме холодно и пусто,
два портрета на стене
смотрят друг на друга грустно.
и не вспомнят обо мне.

почернели осенние листья,
породнились с холодной травой,
потерялась тропиночка лисья,
никого – над моей головой.

лишь одна на кусту невеличка
не мигая мне в душу глядит,
да за лесом гудит электричка,
о тоске своей бабьей гудит…

вокруг меня по комнате не строки —
летают вкруг отдельные слова,
порой божественны, порой совсем убоги;
от них гудит как принтер голова.

порой сверкнёт блистательная рифма,
порой сравненье меткое мелькнёт;
строфой классической классического рима…
обычной мухой свалится и ждёт.

а дальше – что? сидеть, чесать в затылке,
разгадывать йероглифы судьбы
и видеть истину на дне пустой бутылки?
иль говорить: «вот если б да кабы!»

таков удел твой, честный стихотворец,
обязан быть ты искренним всегда;
не можешь, как шекспир, моги как юнна мориц,
на каждое «нет-нет» ответь: «конечно – да!»

давно ждёт снега русская душа,
теплом осенним сердце истомилось,
спешит сказать язык карандаша,
что автор призывает божью милость.

ему так хочется небесной белизны,
он всё надеется на духа обновленье,
он так устал смотреть плохие сны
и останавливать чудесное мгновенье!

но небо ждёт отмашки с облаков,
они застыли в строгом ожиданьи…
не разжимая сжатых кулаков,
изнемогаю в рушащемся зданьи.

вышел он с гастроскопии,
словно заново рождён:
«ослепили, оскопили!» —
оскорбился; возмущён
был назад всего мгновенье,
но, увидев белый свет,
просветлел на удивленье.
– ну, чего? – спросил сосед
с койки справа. всей палате
интересно: как и что?
– как при понтии пилате!
– то есть, с понтом, что ль? – а то!
тот, что слева, растерялся:
– я не понял ни черта!
– ну, короче, со-распялся
и сошёл, аки с креста…

за лето выросла ива
и под окном шумит,
растрёпанная красиво,
жалуется, не спит

было тепло, было ясно
иве на свете всё,
красное было прекрасно,
как бы сказал басё

осень с дождём и со снегом
листья хватила льдом,
и зашептала сленгом
ива, да неладом

сыплются битые стёкла
ветром открытых рам.
вот она и умолкла,
певшая по утрам

в этот день начинается утром зима,
покрываются льдом придорожныя лужи,
вылезают от страха глаза у сома,
ибо чувствует он приближение стужи

кости ноют у деда от воинских ран,
им полученных где-то на тёплом босфоре,
перелётные птицы из северных стран
опускаются плавно на мраморном море

в этот день достаётся из шкафа пальто,
и пронзительно пахнет в дому нафталином,
и не хочется выйти из дома, зато
что-то тайное чудится вам в обозримом

ошибаетесь вы телефонным звонком,
невпопад говорите и скороговоркой,
и не видите прошлого лета ни в ком,
и с хрустальною рюмкой томитесь за горкой 1 1 шкафчик из красного дерева, со стеклом, где хранят дорогую посуду