Афанасий Кускенов - Неповторимые. Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном

Совершенным антиподом дяди Балдыка был другой фронтовик нашего села – дядя Бата Добосов. Скромный человек по жизни, он таким же скромнягой оставался и в рассказах о своем фронтовом прошлом.

Как то так получилось, что мое детство и юность были тесно переплетены с этим необыкновенно простым и проникновенным человеком. Совхозный гурт крупнорогатого скота и отары овец, в то время, становались, или в Бакше, или в Куяде.

Нас школьников, на летние каникулы, отправляли на подмогу старшим товарищам «сакманить». Было нам в то пору от силы по 12, 13 годков. И вот мы, преисполненные шелухой социалистического соревнования, мальцы, изо всех своих сил старались соответствовать «оказанному нам, партией и правительством, высокому доверию».

В первое свое единоборство с блеющей отарой очумевших овец и ягнят, я попал под патронаж дяди Баты. Это было первое знакомство неоперившегося отрока со славным ветераном ВОВ.

Каким бы муторным и тошнотворным не казалось это занятие, но на следующий год я вновь, на летних каникулах, поступил на службу.

На сей раз не «сакманом», а полноправным пастухом и не пешим, как год назад, а верхом на лошади. К лошадям у нас было особое отношение. Лошадей мы тогда любили все, и всяк из нас знал в них толк с самого детства.

Наши кони были одними из лучших во всем округе. На Сур-Харбан ходили только ради того, чтобы посмотреть на конные скачки. Бессменным лидером соревнований, на протяжении ряда лет, был наш гнедой рысак по кличке – «Хатар».

В обычной жизни, нельзя было представить лошади ленивее и тупее нашего всеобщего любимца.

Но с приближением конных состязаний, а он это чувствовал загодя, он весь преображался, делался резвым и беспокойным; подтягивал отвислый живот, вытягивался в струнку, дугой выгибал шею.

Глаза у него загорались бешеным огнем, и из вчерашней одры он превращался, в парящего над Землей, пегаса. За свою долгую жизнь, он принес нашему отделению бесчисленное количество наград.

Не всякому удавалось совладать с ним во время состязаний. Только лишь один человек умел находить с ним общий язык – это дядя Леня Хандархаев, бессменный жокей нашего неповторимого рысака.

Был в нашем отделении хороший табун лошадей. Обучать необъезженных жеребцов и кобылиц считалось верхом конного мастерства. В каждом поколении были свои искусители этого рискованного и опасного занятия.

Одни мастера, повзрослев, сменялись другими. На смену уходящему поколению приходило молодое пополнение 12 – 13-тилетних мальцов, которые без видимого страха, смело садились на молодого, извивающегося всем корпусом, скакуна.

Среди моих сверстников, лучшим в этом опасном деле считался мой друг Альфред Хантаев. До того, как оседлать коня, прежде нужно было, ловким движением рук закинуть аркан ему на шею. И в этом деле мой друг слыл непревзойденным мастером.

Период объездки мог растянуться на месяц, иногда, на два. И все это время конь принадлежал тому, кто взялся его обучать. Не было для ребятишек большего счастья, чем быть хозяином, хоть и временным, быстроногого красавца.

А человек, единожды познавший норов горячего скакуна, вряд ли в последующем пересядет на старую клячу. Это все равно, что с мерседеса пересесть на наши «Жигули».

Он будет вновь и вновь повторять свои действия по кругу: обучил – передал конюху; выловил из табуна свежую лошадку, опять обучил – передал конюху.

Да-а-а, лошадей мы любили. «Любили» до такой степени, что не давали им отдыха даже в ночное время. Была в то пору всеобщая лихорадка, устраивать конные скачки в ночное время.

Поколение чуть постарше нас вояжи свои направляло в сторону Кукунутов; мы же избрали пунктом ночных скачек Идыгу. Как правило, на одного коня садились попарно.

Благо, если напарник хорошо умел держаться на лошади. А если нет – беда, впереди сидящий всадник вмиг оказывался на шее у лошади. А скакать на спине лошади, или на ее шее – две разные вещи.

Так, что к потенциальному напарнику предъявлялись повышенные требования. А лошади у нас были хорошие, поднявшись на Гэрын-хада, мы пускали их вскачь до самой Идыги.

Отметившись в деревне, покружив по пустынным улицам мы, с чувством исполненного долга, пускали разгоряченных коней, во весь опор, домой. Летели с диким гиканьем, не разбирая дороги, не видя перед собой, не слыша рядом с собой – всецело полагаясь на верного друга – коня.

Так вот, на таком быстрокрылом, молодом и резвом жеребце и явился я, на втором году пастьбы, пред ясны очи взрослых и многоопытных предводителей, блеющих и мукающих братьев наших меньших.

Главнокомандующим при штабе наших «пастушьих» дел состоял все тот же дядя Бата. После «непосильного» рабочего дня, поздними вечерами, при свете лампы все мы, как полагается, вели нескончаемые беседы.

Как бы мы не приставали к дяде Бате, с расспросами о том, чтобы он нам рассказал «сколько немцев убил на войне «он никогда ничего не говорил.

– А – а – а! – скажет,

– Байгамдоо, юун шье байжа байгаа!

И так каждый год, вплоть до призвания в ряды СА, я работал бок о бок с героем минувшей войны, и всякий раз удивлялся его безудержному «красноречию».

А после, повзрослев и став семейным человеком, мне опять же приходилось поддерживать с ним дружбу и обращаться к нему с просьбами по другим делам, по-божеским.

Обычно мать сама договаривалась с известными на селе старцами, но к дяде Бате отправляла договариваться самому. Чего греха таить, не любил я кого-то просить, но к нему всегда ходил с легким сердцем, знал, что дядя Бата всегда проявит чуткость.

Он молча выслушает суть вопроса и только спросит:

– В котором часу мне нужно быть на месте?

– Бата худа, я за тобой приеду, – скажешь ему. А он:

– Не надо ехать за мной, я сам приду. Скажи только, в котором часу.

А после завершения обряда, далеко за полночь, скажешь ему:

– Бата худа, садись в машину, я тебя отвезу домой!

Нет же, он опять будет стоять на своем:

– Я пешком уйду домой.

Убеждать его, что мне было бы приятно прокатиться с таким необыкновенным человеком, бесполезно. Только лишь улыбнется, махнет рукой:

– Я пошел домой!

И пошагал… ночь не ночь… снег ли, дождь ли…

Двадцатилетним пареньком он был, когда штурмом брал Берлин и расписывался на стенах Рейхстага. Богатейший опыт, кладезь информации о событиях второй мировой войны.

В мае текущего года, в честь 70-летия Великой Победы, по телевидению Бурятии транслировали много познавательных программ. В частности, рассказывали устами самих жителей историю происхождения улиц Улан-Удэ, названных в честь героев ВОВ. Мне передача очень понравилась.

В череде этих передач промелькнула история об одном солдате, встречающем юбилей в полном здравии и при заслуженных орденах.