Афанасий Кускенов - Неповторимые. Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном

Спровадив мать из дому, он сидел на лавочке возле дома, зорко наблюдая, за тем, когда же его Асалхановна покажется на горизонте.

Есть похожий рассказ у Михаила Евдокимова. Только у него старик вечно ворчал на свою старуху, а когда ее не было рядом – то не находил себе места. Всю свою нежность, старик Евдокимова, выплескивал в незлобивом ворчании.

У моих родителей было примерно так, но по-своему. Завидев издали мать, отец спешил ставить чай. Та придет, а чай уже готов. Вот сидят вдвоем за чашкой чая: мать рассказывает все последние новости, а отец слушает ее внимательно, изредка вставляя, что-то свое.

Мать всю жизнь ходила за отцом, как за малым дитем. Ценил ли он такое отношение в молодости – я не знаю. Но в преклонном возрасте было заметно его исключительное внимание к матери.

В бурятском языке нет уменьшительно-ласкательных слов, например, таких, как: золотце, рыбонька, солнышко.… Но, и без них было видно отношение родителей друг к другу. В голосе отца, во взгляде – во всем читалась безграничная нежность.

Обращался же отец к ней не иначе, как бабушка моя, Асалхановна моя. На бурятский манер это звучит намного мягче и человечнее.

Сидит, бывало, в своей излюбленной позе, приобняв «ранетую» ногу, и испрашивает у матери разрешения:

– Бабушка, а может быть, я заводик-то запущу, как думаешь?

Та, выдержав паузу, скажет нарочито грубовато:

– Ладно, иди уж!

У отца был с детства не вправленный вывих тазобедренного сустава, и как следствие, хромота. Из-за хромоты считал себя инвалидом, похоже, ему самому нравилось быть таковым.

В разговорах у него нет-нет да проскальзывало:

– А что ты хотел, я же инвалид!

Или же, рассуждая о жизни, тонко насмехался над собой:

– Как это тесть мой Асалхан, выдал за хромого человека свою дочь? Я бы своим дочерям никогда не разрешил выходить замуж за инвалида!

Так вот, получив у матери разрешения на запуск «завода», забыв на время про свою инвалидность, он в считанные секунды исчезал из дома, пулей летел в искомое заведение.

Заводом он гордо именовал сарай, в котором располагалось оборудование для перегонки тарасуна, молочной водки. Мать, глядишь, после его исчезновения улыбается. Доставила своему старому, небольшую радость.

После того, как отец молниеносно испарялся, идешь, бывало, за ним: поднести, унести, что-нибудь тяжелое, непосильное ему. Полученное воспитание давало о себе знать. А он только скажет:

– Принеси, сынок, воды – дров и уматывай отсель!

Что бы стоило ему самому, в отсутствии матери, поставить аппарат. Ведь до ее прихода можно было успеть выгнать не один «шэпту». Нет, он всегда думал:

– А что бабушка моя скажет на это?

Вот такие трогательные отношения друг к другу проявляли мои родители, будучи в преклонном возрасте.

Говорят, что старики тянутся друг к другу. Молодые, сами того не замечая, обижают пожилых родителей своим невниманием. Старики, как дети, им охота общаться. И мы, зачастую, лишаем их этого общения, ссылаясь на занятость, вечно торопясь по своим неотложным делам. И лишь, когда их нет рядом, начинаем задумываться:

– Черт, надо было все бросить, сесть и просто послушать!

Наша мать всеми правдами и неправдами старалась остаться в своем доме. Год мы ей позволили остаться после отца. Она, проявив чудеса изобретательности, осталась еще на второй год. Остаться на еще больший срок никто уже не позволил. Что люди скажут? А всегда ли оправданно это пресловутое «что люди скажут»? Люди говорили, говорят и будут говорить. Быть может не стоит чересчур прислушиваться к тому, что они скажут? Быть может, это есть удобная формула, шаблонная фраза, применяемая всуе тогда, когда словарный запас слов исчерпан? Мать никак не могла смириться с тем, что живет не в своем доме. Привыкшая самолично вершить суд в своем доме, ей трудно давалась роль стороннего наблюдателя. Отцу, уже ушедшему в мир иной, тоже иногда доставалось.

Как-то, поднимаясь на верхние этажи городской многоэтажки, мне пришлось стать свидетелем ее претензий к отцу. Она проявляла свое неудовольствие, в том, что он ушел, оставив ее одну здесь.

– Сидели бы дома вдвоем, чай пили б, а ты… хожу теперь, как бездомная, черт те знает где.

Слышал я, где то мудрые слова:

– Еще неизвестно, кому больше повезло – тому, кто первым ушел, или тому, кто остался.

А отец наш, Афанасий Алексеевич, решил уйти тогда, когда, по его мнению, он завершил все свои земные дела. Последним его аккордом была золотая свадьба – 50 лет брака с нашей матерью, Агафьей Асалхановной. Ушел он, так же, как и жил – красиво и элегантно .

С Сашкой и Назаром мы учились на одном курсе экономфака, заочно. В 80-х годах специальность экономиста вдруг стала очень модной и перспективной. По этой причине курс наш был очень пестрым и переполненным донельзя.

Кого там только не было: и военные прапора, и милицейские сотрудники всех мастей, торговые работники, учителя, профсоюзные работники, и даже была одна балерина.

Это еще не полный перечень обучающегося люда, жаждущего получить диплом о высшем экономическом образовании. Были в наших рядах и партийные чинуши, и советские работники, считавшие себя элитой тогдашнего общества. И вся эта разношерстная масса дружным строем переходила от одной сессии к другой. Набирая такой большой курс, руководство факультета, по всей вероятности, рассчитывало на естественный отбор.

Во всех «нормальных» ВУЗах всегда бывает большой процент отсева после первой же сессии. На такой результат, наверное, и было нацелено руководство нашего факультета, набирая непомерно большой курс.

Но оно допустило просчет. Наши люди, «хоть и не ездют в булошную на таксё», но за призрачный образ востребованной специальности в будущем, ухватились мертвой хваткой.

Никто не хотел уходить без боя. Все, удивительным образом, с успехом сдавали сессии и переходили из курса в курс. Преподаватели не уставали нам повторять:

– Мы не нуждаемся в экономистах в таком количестве и в любое время можем с вами распрощаться.

Это они без устали повторяли, имея в виду тот фактор, который должен был сработать против нас и наши ряды должны, когда-то поредеть. Но все тщетно, народ твердо решил, во что бы то ни стало доучиться.

На фоне всего этого обстановка внутри коллектива была нервозной, напряженной. Все делали друг другу мелкие пакости и разного рода подставы. Редко кто на экзамене мог протянуть утопающему товарищу руку помощи.

В общем, группа была большая и каждый жил в ней своей собственной жизнью. Мы же, три шалопая – Сашка, Назаревич (по правде говоря, его зовут Назар) и я, относились к учебе по филосовски просто: особо не напрягались, красная корочка, в виде диплома не затмевала наш разум; могли прогуливать лекции, пропускать семинары.