Юрий Быков - Дар Калиостро. Повести и рассказы

– Простое совпадение – не более того… И потом, это же не его идея, а какого-то журналиста. Который, может, и пронюхал о ней в тех самых, – Нигелла вскинул палец, – кругах, а потом выдал ее за свою. Логично?

Смагин прислушался: Червь Сомнения свернулся и затих. Он повеселел. Заметив перемену в лице соседа, Нигелла улыбнулся:

– Что ты так всполошился?

– Да и сам не пойму…

– Может, зайдешь?

– Извини, Артурыч. Тороплюсь.

Стоило Смагину открыть свою дверь, как в глаза ему бросился… майор Насильников: телевизор, оставшийся работать, выдавал очередной сюрприз. Насильников понуро сидел в некотором отдалении от стола, за которым мужчина в синем мундире – прокурорский работник – что-то записывал.

Строгий закадровый голос вещал: "Сотрудниками Управления собственной безопасности раскрыта группа "оборотней в погонах". Ее возглавлял начальник одного из столичных подразделений милиции. В группу входила также и супруга главного «оборотня» – начальник паспортного стола…"

Вернувшись памятью во вчерашний вечер, Смагин отчетливо понял, что загадку Насильникова ему не разрешить: разум капитулировал перед ней. Пляшущий майор – оборотень, Генеральный прокурор иностранец… Нет, от всего этого явно попахивало чертовщиной…

Ему не пришлось долго ходить по вернисажу, чтобы понять: выставленные здесь работы, за редким исключением, рассчитаны на очень посредственный вкус.

Художники в ожидании покупателей мерзли, сбивались в кучки и "принимали на грудь".

Интересующихся было немного, покупателей – единицы.

В основном предлагались натюрморты и пейзажи. Однажды только Смагин набрел на табличку с надписью "Рисую портреты по фотографиям". Для наглядности рядом с черно-белой фотографией молодого офицера с множеством боевых наград, снявшегося, наверно, сразу после Победы, – радостного, счастливого и имевшего от этого несколько глуповатый вид, висел его же портрет маслом – со спокойным, мужественным лицом, что, видимо, должно было демонстрировать творческий подход художника к исполнению заказа. Сам же художник, как заметил Смагин, готовился согреться, наливая что-то из фляжки в складной стаканчик. Выпив, он приосанился, блеснул взором. Было самое время приступить к нему с расспросами о здешних порядках, ценах и прочем. Но Смагин не успел: он увидел… Олю Зубареву.

Она стояла напротив, возле работ художника – пейзажиста, явно собираясь одну из них приобрести. Ее сопровождала пара охранников. Но это были другие, не вчерашние "лбы".

Пейзажист в предвкушении гонорара галантно кружил вокруг Ольги. Был он черноус, с бородкой и бархатной бабочкой, торчавшей из-за ворота плаща.

– Автор этих работ перед вами, – мягко басил он. – Солнечное, радостное состояние души перенес я на эти полотна…

Полотна представляли собой изображение белых березок на фоне голубенького неба.

Подобной дряни здесь хватало. Очевидно, Ольга совсем не разбиралась в живописи, а именно к этим картинам привлек ее внешний вид пейзажиста.

– Сколько вы хотите вот за это полотно?

Ответ поразил Смагина.

– Ольга! Постой! – вырвалось у него.

Она резко повернулась, набычились охранники, помертвел пейзажист, зная, конечно, как пуглива удача. Ольга смотрела на Смагина напряженным взглядом и вдруг посветлела.

– Алеша?.. Смагин?…

– А вчера ты меня не узнала…

– Вчера? Разве мы виделись?

– Я тебе после расскажу. А сейчас послушай моего совета: если ты заплатишь половину – будет в самый раз.

Вообще-то Смагин уже успел пожалеть о том, что вмешался: ведь от Ольги не убудет, а пейзажисту на какое-то время – сытая жизнь… Но, с другой стороны, надо же тому и совесть иметь! Половины названной суммы "за глаза" хватит.

– Надеюсь, вы согласны? – посмотрел он в упор на "мастера пейзажа".

Тот мгновенно сообразил, что удача, хоть и помельче, все же идет ему в руки.

– Чем только не пожертвуешь ради хороших людей! Будь по-вашему! – скромно улыбнулся он, являя доброту сердца.

Ольга расплатилась, и они направились в выходу.

– Ловко ты с ним! Спасибо.

Она взяла Смагина под руку.

– Сегодня юбилей у одного человека. Два дня ломала голову: что подарить? Разные там запонки, кальяны, трубки, вазы – надоело. Решила вот картину купить.

Смагин поморщился.

– Зря, – возразила ему Ольга. – Юбиляру точно понравится. Он ведь такой же ценитель искусства, как и я. Главное, теперь приобрести раму побогаче.

Ольга остановилась, внимательно посмотрела ему в лицо и, улыбнувшись, сказала:

– Раньше ты драчуном не был, – в глазах у нее метнулись чертики, – ты у нас по другой части… специализировался.

Смагин потупился.

– Не забыл, как на «физике» мне под юбку лазил?

– Да ты, вроде, не возражала…

– Гад ты, Смагин, – обиделась Ольга, будто сегодня был обычный день их школьной поры.

Помолчав, добавила:

– И хорошо, что тебя отдубасили.

– Между прочим, твои «опричники» постарались… Вчера…

– Постой, постой, – догадалась Ольга и рассмеялась. – Так это был ты?!

– Ну, я. И ничего смешного.

– Услышал Бог мои молитвы!

– Оля! За что?! – опешил Смагин.

– Ты расскажи лучше, куда после выпускного вечера сгинул?!

– Да что уж теперь… Столько воды утекло.

Ольга снова взяла Смагина под руку, и они пошли дальше.

– Ты прав. Воды утекло много. У тебя-то как? Не очень?

– Не очень, – подтвердил Смагин. – А у тебя, кажется, все получилось.

– Да. В общем, я в порядке.

В детстве Олечка Зубарева была толстухой. Это оттого, что она всегда слушалась старших и, следовательно, хорошо ела.

Сверстники не уставали зубоскалить по ее адресу – известно, как жестоки бывают дети. Радикальные перемены произошли в первом классе после того, как Олечка огрела Мишу Глотова, назвавшего ее «коровой», портфелем по голове. От кого-нибудь другого Олечка стерпела бы обиду, но Миша ей нравился, а потому простить его она не могла. То, что Миша ничего не знал о ее чувствах, оправданием служить ему не могло, потому что, как подсказывала Олечке интуиция, если бы он знал, то обозвал бы еще обиднее. В общем, не за просто так Миша рухнул на пол с сотрясением мозга.

Случился большой скандал (который впоследствии все же удалось замять). Олечка сильно переживала. Она почти не ела и совсем не слушалась старших. Через некоторое время Олечку невозможно было узнать: она очень похудела, а в характере ее прорезались такие черты, как своенравие, упрямство. Дети перестали ее дразнить и начали побаиваться. А несчастный Глотов навсегда, то есть до окончания школы, лишился Олиного расположения. Через несколько лет, когда Олечка расцветет и от нее пленительного запахнет женщиной, он об этом пожалеет…