Татьяна Рябинина - Золотая рыбка-бананка. Рассказы

– Д-да.

– Ключ у вас?

– Д-да. То есть нет. То есть…

– Пожалуйста, откройте дверь.

– Ключ. У меня нет. Он там. Внутри.

– Не надо так нервничать. Сходите за ним. Мы подождем.

Консьерж странным деревянным шагом двинулся к выходу из подворотни. Следователь кивнул оперу, и тот, осторожно ступая, пошел вслед. Когда они, один за другим, свернули за угол, с улицы донесся шум. Через пару минут опер втащил консьержа в наручниках обратно под арку.

– Сбежать хотел.

Мы вернулись в парадное. Карманы консьержа и его будку обыскали, следователь протянул оперу связку ключей:

– Осмотрите с понятыми черный ход. Наверняка шубку с бородой найдете. И валенки. А вы, Иванов, посмотрите в его телефоне набранные номера – может, найдете номер вашего начальника.

Номер Андреича среди набранных действительно нашелся. А обозначен шеф был довольно странно – «Крыса».

– Проверить надо будет, не из сидельцев ли господа, – усмехнулся следователь.

Вернулся опер – с шубой, бородой и валенками. Консьерж как-то очень уж театрально бухнулся на колени и завыл. Потом успокоился, поднялся и деловито начал рассказывать.

Пятнадцать лет назад у Андреича и консьержа Панина был общий бизнес. Полукриминальный, разумеется, в те годы другого и не существовало. Компаньонам везло, дела шли в гору. А потом Андреич решил, что «Боливар двоих не унесет», и сдал приятеля ментам. Да еще и женился на его девушке.

Панину дали десять лет. Андреич за это время перебрался из Москвы в Питер, обзавелся новым именем, новыми документами и налетом респектабельности. Но Панин его все равно нашел. Чтобы подобраться поближе, устроился консьержем в его дом, наблюдал, изучал обстановку. Время от времени звонил по телефону и требовал вернуть деньги, но Андреич бросал трубку.

– А если бы он вернул вам деньги, вы бы все равно убили его? – спросил следователь.

– Не знаю, – пожал плечами консьерж. – Может быть, и нет. Вообще-то остальных я точно не хотел убивать. Только его. Но посмотрел на Алену – стало обидно. А гости… Не знаю. Наверно, я плохо тогда соображал. Не понимал, что делаю.

– Подождите, – не выдержал я. – Он что, хочет сказать, что Истомин и его жена ходили мимо него по несколько раз за день, но так и не узнали его? Что за бред?

– Я сильно изменился за пятнадцать лет, – снова пожал плечами Панин. – К тому же… Разве кто-то обращает особое внимание на человека в будке? На монтера, дворника, почтальона? Об этом еще Эдгар По писал. Или Честертон? Не помню точно. Консьерж – это маска. Почти как Дед Мороз…

– Это же надо, так все хорошо продумать и погореть на валенках и обрывке бороды, – покачал головой следователь. – Так оно обычно и бывает. Не будь этого клочка, мы бы прессовали парня по полной программе, а на Деда Мороза и внимания не обратили бы.

Консьерж бросил на меня косой взгляд и обреченно махнул рукой…

Жизнь устроена так странно, что самые красивые цветы могут вырасти на мусорной куче. Или на кладбище. Да, произошла трагедия, но мы с Наташей остались живы. И меня не посадили за преступление, которое я не совершал. А ведь могли. Я не стал заместителем начальника – и нисколько об этом не желаю, потому что нашел другую работу, намного лучше. А самое главное, что с Наташей мы так и не помирились. Но всего через месяц я познакомился с самой лучшей девушкой на свете, которая скоро станет моей женой.

И, вроде бы, все хорошо. Только вот иногда я вдруг задумываюсь: а что, если рядом со мной ходят люди, которых я когда-то невольно или намеренно обидел. Может быть, они рядом со мной – а я не замечаю их. Потому что привык не обращать внимания на то, что, по моему мнению, не стоит внимания. А еще… Еще я понял, что начал бояться Дедов Морозов…

Когда Михалыч берется за что-то, это всегда основательно. Если уж день рождения – то за городом, в «поместье». Чтобы шашлыки, баня, песни и… Нет, не пляски, а сказки. Под сказками подразумеваются всевозможные истории из практики, запас которых у Михалыча, бывшего эксперта-криминалиста, просто неиссякаем. Мы, его друзья, уже не раз советовали ему составить из них сборник и издать, но он все отнекивается.

Этим летом Михалычу стукнуло… неважно сколько, он-то считает себя мужчиной в самом расцвете сил, совсем как Карлсон, да, впрочем, вполне этому утверждению соответствует. Вот уже несколько лет как он вдовец, взрослые дети живут в других городах и навещают его пару раз в год. Пенсию Михалыч выслужил себе неплохую, зимой за солидное вознаграждение консультирует всевозможных писателей и сценаристов, а летом безвылазно живет на даче под Выборгом. Рыбачит, собирает грибы и ягоды, возится в огороде, раскатывает по округе на велосипеде.

Пока парились в бане, подоспели шашлыки. Стол накрыли, как обычно, в беседке с видом на озеро. Комаристо, конечно, но не нарушать же традицию. Когда тосты начали иссякать, кто-то потребовал:

– Михалыч, сказку!

– Да я вам уже всю свою практику пересказал, – ухмыляясь в седые усы, отнекивался Михалыч – это тоже было частью традиции.

– Ну вспомните, вспомните что-нибудь, – наперебой начали уговаривать его.

– Ладно, – якобы нехотя сдался он. – Слушайте. Про сиамского кота не рассказывал? Произошло это в начале 90-х. Однажды сотрудник таиландского консульства, назовем его господин Т., не явился утром на работу. На телефонные звонки он не отвечал, посланный за ним водитель долго звонил в дверь, но никто не открыл. Обратились в милицию. Дверь взломали и обнаружили господина Т. лежащим в постели. Мертвее не придумаешь. Следов насильственной смерти, впрочем, не обнаружили, вскрытие показало сердечный приступ. Ничего криминального.

Однако консул настоял на возбуждении уголовного дела. Сотрудники консульства все как один подтвердили: последние несколько дней господин Т. сильно нервничал, чего-то боялся, плохо выглядел. Нашелся сосед-свидетель, который видел, как ночью в окно господина Т. заглядывала некая странная фигура. Жил-то он в цокольном этаже, и чтобы заглянуть в окно, достаточно было просто подтянуться на руках. К тому же было еще одно щекотливое обстоятельство.

Господин Т. происходил из очень непростой фамилии, близкой к королевскому двору. Он вполне мог вообще не работать, поскольку обладал изрядным состоянием. Но дипломатическая работа нравилась ему тем, что он мог изучать разные страны изнутри, а не как турист. До России господин Т. трудился на дипломатическом поприще уже в трех или четырех государствах, однако у нас ему понравилось больше всего, и возвращаться в ближайшее время на родину он не собирался. Ему исполнилось тридцать пять лет, он был чрезвычайно и разносторонне образован, окончил университет то ли в Париже, то ли в Лондоне, не помню точно. Все его таланты перечислить вряд ли возможно. Он знал пять или шесть языков, причем по-русски говорил просто великолепно. Писал стихи, играл на всевозможных музыкальных инструментах, обладал прекрасным оперным баритоном, замечательно танцевал. По части этикета, манер и тонкого вкуса ему не было равных. К тому же господин Т. отличался невероятным шармом. Конечно, наши европейские понятия о красоте отличаются от восточных, но все знавшие его говорили в один голос: господин Т. сказочно красив. Он был высок и строен, что не слишком типично для представителей его народа, все его черты были настолько изящны и чувственны, что он напоминал фарфоровую статуэтку. Назвать такого человека бабником у меня просто не повернется язык. Скажем так, господин Т. был страстным ценителем прекрасного пола. В светских кругах, где он вращался, его звали за глаза Сиамским котом.