Мария Кондратова - Сигнальные пути

Руслан подарил мне цветы и флакон туалетной воды Lanvin с запахом дикой розы, как я любила. Мы поужинали в кафе, вернулись домой и легли в постель – это был тот самый диван, на котором двое несуразных школьников когда-то пытались разобраться в тонкостях С3-С4 фотосинтеза. Ты до сих пор сентиментально таскал его за собой, хотя он трещал и скрипел в ответ на наши любовные усилия. И кстати, об усилиях… Я прислушивалась к ощущениям, пытаясь уловить произошедшую во мне перемену, но все происходившее между нами было по-прежнему приятно, привычно и совершено нормально… Отчего-то набежало тихое, похожее на судорогу отчаяние при мысли, что так теперь будет всегда. Пристойная жизнь, качественный секс, приличный человек рядом – грех жаловаться. Живут же люди. Чем я лучше? В мире столько вещей, которыми можно заниматься вместе, заниматься рядом, лишь бы только не заниматься друг другом… Может быть, купим новую кровать? Поменяем окна? Сделаем наконец ремонт?

Наверное, от моих волос все еще пахло краской и обойным клеем, или просто Руслан успел изучить мой ежегодный распорядок, потому что он спросил:

– Как обычно, капитальный?

– Как обычно, косметический, ты же знаешь мою точку зрения – мало что на этом свете стоит капитального ремонта, проще уж сначала начать.

Как ни странно, он со мной согласился:

– Наверное, ты права.

Я промолчала, слишком удивленная, чтобы что-то ответить.

– Есть своя прелесть в том, чтобы жить «налегке»…

Библиотека в пару сотен томов – это было не то чтобы совсем «налегке», но я понимала, что он хотел сказать. За вычетом книг у Руслана было так же мало личных вещей, как и у меня, и его аскетичному жилью эпитет «уютный» соответствовал примерно в той же степени, что и моей развалюхе. Нам были одинаково безразличны окружающие предметы, за исключением немногих, сохранивших дорогие нам воспоминания – книг, кассет, репродукций. Я до сих пор помнила голос Фредди Меркьюри, взлетавший под крышу твоей комнаты, где мы готовились к республиканской олимпиаде по биологии шестнадцать лет назад. Высокий звук неистовой «Барселоны», звонкий зов иной, так и не испытанной жизни.

Неожиданно Русик сел на кровати, подпихнул подушку под спину и посмотрел на меня:

– Мне предлагают работу в Киеве, в республиканском центре, – сказал он, – я хочу уехать. Я должен ехать. Мне тесно здесь. Это не мой уровень. Ты должна понимать.

Ну еще бы, конечно, я понимала и помнила, как два последних школьных года чувствовала себя цыпленком, стиснутым скорлупой, в таком родном и таком невыносимо тесном городке. Как цеплялась за единственную, спасительную мысль – я уеду. Еще год, еще полгода, несколько месяцев еще, и уеду.

Но помнила и другое – как я уговаривала тебя бежать со мною, в Киев, в Харьков, в Донецк, куда угодно! Нам, олимпиадникам, в тот год были открыты любые пути. И как спокойно и ясно ты доказывал мне, что должен остаться:

– Там в мединститутах везде физика главным экзаменом. Я не пройду.

У тебя было призвание. У меня был только ты. Только ты и желание бежать, которое безжалостно рвало мне душу напополам.

– Ну что ты мне предлагаешь? – бесилась я. – Ехать с тобой в Луганск?! Поступать в Ворошиловградский пед? (Мы оба помнили, что совсем недавно город назывался «Ворошиловградом» – и временами перескакивали с одного названия на другое.)

Я бы хотела, чтобы ты ответил «да» и освободил меня от необходимости выбирать. Но ты говорил – «нет», – ты должна уехать, ты должна получить хорошее образование… Ты слишком хорошо меня понимал, хотя в то лето мы то и дело зло и мучительно обвиняли друг друга: «Ты не любишь меня, ты меня не любишь!»

И все-таки я уехала… Потому что никакая любовь не спасает от неотступного давления окаменевающей над головой скорлупы и от ужаса перед перспективой так никогда и не узнать, каков же он, мир за пределами родного яйца.

История повторялась, отзеркаливая саму себя. Сегодня тесно было уже тебе, и уже ты не готов был оставаться там, где родился и пригодился. А я?.. Я больше не видела смысла в том, чтобы биться головой об стену для того, чтобы с боем пробиться в новую скорлупу. И еще я больше не любила тебя.

– Мы должны поехать вместе. Я хочу, чтобы мы поехали вместе.

Я не знаю, было ли что-то не так в этих словах или в тоне, которым ты их произнес. Но только мне вдруг стало совершенно ясно. Что ты, как и я, всего лишь играешь роль. Ты звал меня с собой «как порядочный человек», «как настоящий мужчина», но не так, не так ты звал меня десять лет назад, когда нескольких слов, внезапно раздавшихся из телефонной трубки после многолетнего разрыва, оказалось довольно, чтобы перевернуть всю мою только начавшую устаканиваться жизнь.

Нет, конечно, ты не обманывал меня, и действительно хотел, чтобы я поехала с тобой. Ты был хороший, верный человек, я всегда могла на тебя положиться. Просто ты больше не любил меня. Какое облегчение. «У нас была хорошая жизнь», – спокойно подумала я о нас, как о достойных покойниках или достойных стариках. Но она закончилась. Спасибо Богу за все.

Я улыбнулась Руслану.

Он расслабился, притянул меня к себе.

– Поедешь со мной?

И я улыбнулась снова, счастливая, что все завершается именно так. Как хорошо, что мы не расписаны. Не нужно будет тратить дни и месяцы на формальности. Все закончится там же, где начиналось когда-то – на старом диване, под книжной полкой.

Ты что-то почувствовал, нахмурился, потянул одеяло на себя и прикрыл живот.

– Послушай, это серьезно… Я должен ехать.

Ну конечно же, серьезно, о Господи! Как же хорошо, что можно ничего не объяснять. Что можно сказать: «Я не поеду», вместо того чтобы произносить мучительное: «Я не люблю». Я улыбнулась в третий раз, глядя в такие чужие, такие родные когда-то глаза, сказала ласково, как только могла:

– Ты обязательно должен ехать, – и добавила тут же, практически без пауз: – Я никуда не поеду.

Мы лежали, обнявшись два в одно, и цветы на подоконнике…

…стояли восьмимартовские тюльпаны от Лекса и самодельная открытка с кривыми цветочками от Машки, похожая на те, что когда-то я рисовала для мамы. Я сгрызла вторую морковку и отодвинула вазу в сторону, чтобы лучше видеть отражение в ночном окне. После того как месяц назад Лекс, ухватив меня за бока, шутливо посетовал на «новогодние отложения», я исключила из рациона все источники быстрых углеводов, оставила «на сладкое» только морковь и апельсины и вдвое увеличила число ежедневных приседаний и махов. Первую неделю, конечно, было сложно «переломаться» без сладенького. Но сегодня я отчетливо видела – оно того стоило. Лекс молодец, держит меня в тонусе. Только идиоты обижаются на конструктивную критику, живым системам нужна «обратная связь». Мы оба это понимали. Мужчине, чьей осанке и стати в сорок могли позавидовать многие двадцатилетние, не нужна бесформенная туша рядом. Гордишься, что муж у тебя красавчик (а я до сих пор засматривалась на Лекса, точно девочка-студентка, впервые попавшая на игру) – изволь соответствовать. Мне нравилось, что он говорил о своем недовольстве прямо, не то что мужья, заливающие своих женушек сиропом, – «ты у меня самая красивая», а сами годами брезгуют прикоснуться к оплывшим телесам.