Максим Саблин - Крылатые качели

– Я как Ходжа Насреддин из того анекдота, – произнес он, когда все уже посчитали, что он промолчит, и принялись заниматься своими делами. – Помните, он соглашался с каждым, когда выслушивал его? Я думаю, надо всех любить. Остальное – комментарии.

Он взглянул, прищурившись, на компанию у костра. Вроде ответ вышел мудрым, но все промолчали. «Эх, сказал ни то ни се!» – подумал он и посмотрел на Анну. Она была так перепугана, что смотрела только на него, и скажи он ей прыгнуть с ним в обрыв – без сомнения прыгнула бы.

Федор, хорохорясь, обнял ее за талию и повел в палатку, перешагивая через белые веревки, но тут услышал кашель Петра и остановился поглядеть (на самом деле он боялся остаться с Анной наедине и был рад любой отсрочке). Петр, на забаву всем, поперхнулся своим супом. Мама Анны, успевшая вернуться к костру, любовно похлопала его по спине, но Петр отстранился от ее руки и откашлялся.

Послышался низкий, приятный голос Пелагеи:

– Вы говорите о вершинах и мечтах, – сказала она, закручивая светлые волосы в пучок и оглядывая сидящих у костра красивыми серыми глазами. – А кто позаботится о нас, хрупких, слабых женщинах? Кто даст нам деньги, квартиру, заботу и любовь? Кто будет лелеять нас и обожать? У нас тоже есть права!

– Пелагея, дорогая, как дочитаешь учебник суфражисток-феминисток до раздела своих обязанностей, приходи ко мне, обсудим, – ответил Богомолов и загоготал, довольный шуткой. – А так за что тебя любить? За красивые серые глаза? Или за чудо-маму?

Работать надо, и все будет!

– Ха-ха! Белла, вот возьмем тебя! – продолжала Пелагея, глядя с улыбкой на высокого тонкого Петра, скрючившегося на бревне напротив. Он своим пристальным взглядом, в зрелости ставшим убийственным, смотрел на нее и весело крутил усы. – Ты мечтала жить в Гадюкино, стирать рубашки в корыте и есть пересоленный суп? Я б сбежала от такого мужа!

– Изабелла, ты можешь сбежать прямо сейчас! – спокойно сказал Петр. – Может, хоть одиночество вправит тебе мозги!

– Шучу я Петя, шучу! – Пелагея грациозно потянулась и подошла к Богомолову. Ладонями сжав его уши, она поцеловала его в темя, но он сбросил ее руки. Петька уже тогда не позволял никому трогать его голову. – Белла, ты же не приняла мои слова серьезно? – ласково пропела она своей подруге. – Потерпи, я верю, что Богомолов станет великим… инквизитором!

Изабелла громко резко засмеялась, и все недоуменно посмотрели на нее.

Федор усмехнулся и увел Анну в палатку, в которой они вместе жили. Миловидова, по его указанию, исполнительно переоделась в темноте, мелькая белой спиной и острыми локтями, и через несколько минут посмотрела на него испуганными зелеными глазами. Она надела камуфляжные зеленые штаны, стянутые у щиколоток резинкой, и серую красивую водолазку.

Словно вспомнив что-то, она отцепила заколку и, быстро мотнув головой, распустила черные вьющиеся волосы. Федор, чувствуя приближение момента, храбрился и самоуверенно улыбался, но сердце его колотилось, как у мышки.

По белеющей в темноте тропе они шли довольно долго, и Федор мечтал, чтобы они шли так бесконечно. Тропа вывела их на высокий обрыв, за которым открылось небольшое озеро. Федор увидел заросший ползучим пыреем спуск и направился к нему. Держась за руки, они слезли с обрыва на пустынный пляж и, утопая в мягком песочке, подошли к самой воде, поражаясь красоте мест. Река немного волновалась, натягиваясь небольшими, почти плоскими бугорками, блестящими поверху. Изредка слышались всплески. Чернел другой берег, заросший редкими ивами. Федор и Анна посмотрели вверх, и у обоих возникло странное ощущение: они, молодые мужчина и женщина, как будто сидели на качелях, подвешенных к двум далеким ярким звездам, и раскачивались в немыслимо огромной полусфере черного сияющего космоса.

У Федора закружилась голова, и он повернулся к Анне.

– Твой отец вроде был резок с Медузовым, но мне понравился, – сказал Федор.

Он нашел крупный камень и забросил далеко в реку. Камень громко бултыхнулся в воду и утонул.

– В горах ложь равносильна смерти, отец всегда говорит прямо, – ответила Анна, очевидно передавая слова отца, ставшие теперь ее суждением. – Знаешь, многие относятся к делу жизни моего отца презрительно…

Анна замолчала, разглядывая лицо Федора. Она как будто раздумывала, стоит ли продолжать, словно боялась, что Федор тоже назовет дело ее отца бессмысленным или неловким выражением лица уничтожит то, что ей дорого.

– Отец был на вершине Эвереста, первый пролез К-2 по Западной стене, пытался покорить Канченджангу! – сказала она нерешительно, но, увидев округлившиеся глаза Федора, продолжала увереннее. – Ты знаешь, они не говорят слово «покорил», в нем много гордыни. «Гора как стояла миллионы лет, так и будет стоять, – считают альпинисты. – Можно покорить только себя!» – Она услышала еще всплеск от брошенного в воду камня и некоторое время крутила головой. – А еще он первым взошел на Лхоцзе Среднюю! – продолжила она, посмотрев на Федора. – Первым среди всех людей на планете! – сказала она, явно гордясь отцом. – А говорят, все открыто. Не все открыто! Во Вселенной гораздо больше черных дыр, чем может вообразить ослепленный гордыней человек.

Федор посмотрел вверх, на звезды, представляя, как Семен Анатольевич с ледорубом поднимается на маленький пятачок горной вершины. Под ним, далеко внизу, – облака, а над ним – огненный шар солнца. Федор не знал ни Лхоцзе, тем более Среднюю, не знал не только Западной, но и Восточной стены К-2, он вообще не знал, что такое К-2. Но прочувственный голос Анны вдохновил его.

– А я не уверен, что выбрал свой путь, – сказал он, повернувшись к Анне и опасаясь, что она неверно поймет и уничтожит дорогое ему. Он почему-то стеснялся говорить о самом сокровенном, как о неуместном. Но Миловидова спокойно смотрела в его глаза и все понимала правильно. – В юности я мечтал стать физиком, открыть сверхсветовую скорость и полететь в дальний космос! – продолжил он. – Может, ты не знаешь, мой дед со стороны мамы, Алексей Душевин, получил Нобелевскую премию по физике и всю жизнь пытался решить тот же вопрос, до самой смерти. Пойми, мы погибнем, если не заселим другие планеты. – Он задумчиво посмотрел в глаза Анны. – В школе я считался одаренным, побеждал в олимпиадах по физике, но я испугался. Вместо того чтобы решить главный вопрос, я выбрал престижную профессию, нелегкую, интересную, но все же. Получается, что я хочу? Стабильную работу и денег побольше? Разве зарабатывание денег – единственное назначение дара под названием «жизнь»?

– Я думаю, лучше сразу идти навстречу своему самому большому страху, потому что это и есть твое предназначение, твоя мечта! – призналась Анна, глядя на него. – С годами будет только хуже. Либо ты имеешь смелость выбрать жизнь, какую ты хочешь, либо ты живешь жизнью, выбранной другими. Я мечтала стать балериной в детстве, ходила в хореографическую школу, а пошла на юриста и никогда не стану Анной Павловой. Я понимаю, о чем ты говоришь.