Виктор Авин - Миграция Души. Том 2: 1982–2012 избранное

Он ошибался и не раз – была Лилит
Он засекретил неполадки в Еве – в плеве
Не взят в помощники сам Ной, Адам, баран
Все блеет, мы считаем в небе слоги
Проспали главное опять в своей берлоге
И затесались к нам на яхту воры веры
Потом и слово затесалось, но с ошибкой:
Начало ошибалось до мочала
Авраам Аврамом был простым а кто-то плотник
Кто конопатил снова этот левый бортик?
Кто чистил слово и лингвистов читки алкал?
Все смылось. Смылись крысольвы, с одним —
мочалки
И в одиночестве (zweisamkeit [1] «zweisamkeit» – одиночество вдвоем, нем. ) Бо стоит
И смотрит – как бы чорт с улыбкой хитрой
В акт воскресения к нам снова не проник…

Проникли оба, и руками разводя —
И жизнь и смерть их нам, и вера хороша
Лишь бы не спать.

– Кто спать? Я, Бать?… И каждый даст леща
Мочалке. И снова с неба отпускают нам Христа
С довеском беса на весах. А гирькой – сталкер…

Девушка на снегу
Если ей не поможешь
Я ей стих напишу
Ушки я ей согрею
Из космоса прошепчу:
Девушка не от prada
В купальнике на снегу
Правда планет парада
Светит монастырю
Карфаген был давно разрушен
Потому что любовь земная
Выгнала нас из рая
Но колоколом черту
Бо’г_ да’л_ нам в ближайшем круге
Сделав вселенским звук
Поторопись, мой друг
А то ушки мы ей согреем
И уведем на луг…

Женщина, умеющая слушать
Послана обычно только Богом
Поставит запятую, но не словом
С тобою не обмолвится – ищи
И щи' с волшебным ароматом на полдворика
Готовит из индейского топорика
С расчетом все отдать но одному
Шурша хрустящею капустою по дну
Воды не добавляя в рай – ни ада
Держа все при себе, на язычке
Не позволяя огоньку в себе утечки
С расчетом все еще раз одному
Кого половником проводит под уздцы
И встретит его раскаленной печкой.

Некрасовскую женщину в Руси
Молчанием подковывают и честью
А к иным и не подходят васильки
У Василенковых в глазах искрятся, бестии:)

Ты обжигалась об огонек?
Подуй на облако и качнет
И он проснется, начнется лов
Вокруг русалки икру замечут
А он заденет тебя веслом

Ты обжигалась о дымоход?
Подуй на угли, подай сигнал
Начнут слезиться у трав глаза
И утро лучиками расцветет
И он гребет ими, гребет, гребет

А ты стоишь на корме с веслом
И рулишь точно под водопад
Вдали, не глядя что за бортом
И ночью падаешь с водопада
И под тобой плывет пароход…

Что только не сделаешь из тумана
Дуя на пенку из своих часов.

Не обжигалась об его огонь?
Дуй отсюда скорей на мост.

У ворона клюв чтобы вить гнездо
К этому главному из искусств
Прилагается мусорное ведро
И не’выносимая вселенская грусть
О том что у курицы крылья «ню»
К обеду делаются, точно в час
И солнце встает посветить петуху
Но ворон накаркает хотя бы раз
Рассвет, растворимый, на завтрак дню.

У ворона клюв чтобы вырвать звук
Погонять варианты волн бытия
У ворона шпоры – оседлать судьбу
А крылья чтобы искать поля
Внезапно свернуть ощутив магнит —
Душу, попавшую в патрон ружья
Если охотник уже не спит
И водит рукой моей от кутюр
До бойка_ пока еще гнездо не свито
И не обрита палачом звезда.

В литературе у нас не кланы,
В литературе у нас колхозы
Кланы сильные, почти как грозы
А колхозы растят мимозы
Пред кланом небо согнется серое
Колхозы небо покрасят серым
И усреднят всех на радость-зависть
Подковерным павлинам, зарясь
И истекая слюной на сильных
В литера-туре шепнут «ату их!»
Что мы хотели с геномом вшивым?
То и имеем – колхоз плешивых
(Плешивых образно и в рифму к «вшывым»)
Разнообразные приемы сирых
Как утоптать все и усреднить
Чтоб сорняками коров кормить

Не молоко же доить а комплекс
Чтоб все равны были и стали зомби-с.

Не сносить головы языку
Если колокола впалых щек
Перегрузку с 5g не возьмут
На Руси всех молитвенных слов
Что должны были нехристский мир
Раскачать, раскрутить, разогнать
В барокамеры – слуг и господ
В телекамеры – бабку и мать.
Покрестите муму же, скорей
Колокольчик в прихожей поет
«Динь-динь-динь
Динь-динь-динь» —
Травматический бьет пулемет…

Не сносить языка голове
Если долго глотаешь огня
Пусть сжигают глаза звонаря
Выжигают глаза звонарю
Я вернулся домой. Я звоню.
«Дон-дон-дон
Дон-дон-дон» —
Бьет язык мой о камни, о плуг!
Пересохла земля и не ва —
Жно пожну и раздвину меха
Налево – истины рот, справа – «вдруг»
А церква подо мною навзрыд
Куполов пусть трясутся соски
Мы летим уже, который код?

Обрезание век нас спасет —
Вот о чем звонит колокол мне
Удалить операцией гроб
Тьфу на тьму – очищение, свет
Скальпель, водка, топор и гумно —
Вечно будут на нашем столе…

В чреве везет Вас и перемалывает черный павлин
Груз 011, в рамках из цинка, в массе картин
Серого цвета нам возвращает нас черный мутант
Летать не умеет, совково, над плинтусом
(тянет геном)
Нам возвращает то что увез в личный Бен Дуридом.

А мы и забыли, растем, развиваемся, переродились
Но он не избавился, проклят и серое до смерти
в нем
Черный павлин – символ колхозный,
он страшный сон
Видит и сам же нам претворяет в реальность,
иначе
Никак не докажет что без него нет счастья
аппачам

Серое счастье в ста самолетах и стадный наркоз
Два раза в день принимайте из пачки
самовлюбленность
Звездите, звездите, на всех каруселях как
на парах
Дрожжи остались, микробы, бациллы в генах,
не в нас.

Играй, веселись, легонько батрачь в угаре
подставы
Под опахалом в носилках погрузят
с трап-пьедестала!
Чтобы все серым стало вокруг и сбы'лась мечта
Павлина – смотреть как мы «деградируем», из
уголка

И наслаждаться щирыми, мелкими, мельче чем сам
И наслаждаться в тайне с собою под одеялом
И наслаждаться как в пионерском гулагелаге —
Реинкарнируя тайным надсмотрщиком в казарме-лайт
Что отомстил он тем кто смеялся в детстве над ним