Екатерина Соловьева - Улыбка бога

Картхадаштцы, как могли, пытались сохранить свою расу, но разгневанный Даштан и слышать ни о чём не хотел. Он быстро освоился среди бандитов, и, подстроив убийство главаря в очередном налёте на караван из Вавилона, стал вожаком. Шайка скоро окрепла, засев в катакомбах под городом, и подчинив себе все местные банды, включая попрошаек Гнилого Носа. Лиходеев Даштана боялся сам Совет десяти, выставляя по ночам двойное кольцо стражи вокруг дворца, а матери пугали его именем непослушных детей. На это были весомые причины: они не щадили ни старого, ни малого – тех женщин, что не пожелал вожак, продавали в рабство вместе с мужчинами и детьми, нередко убивали всех сразу.

Сам Даштан не помнил, когда Ситора стала приходить во снах. Должно быть, это случилось после того, как он принудил пятерых египетских купцов убить своих жён, обещая, что отпустит их детей, если родители исполнят приказ. Скрепя сердце, мужья закололи супружниц, но разбойник не сдержал слово, бросив детей в яму с крокодилами. С интересом наблюдая, как обманутые торговцы рвут на себе дорогие парики, Даштан заметил:

– Отцы не должны хоронить своих детей.

После чего швырнул купцов в ту же яму. Ему потом ещё долго виделись их глаза, полные страха и боли. После того случая разбойники присовокупили к его имени прозвище Хезед – Милосердный.

Подельники каждую ночь будили вожака. Они жаловались, будто он кричал так, что мертвецы вставали из могил. Ситора являлась ему и молила остановиться. Даштан страшно бранился, поминая злого Анхрáмана и пытаясь дотянуться до неё, чтобы убить вторично, но не мог, и от бессилия приходил в бешенство. Девушка говорила, что всё ещё любит его, и глаза её были полны слёз. Она повторяла: «Важно, чтобы ты остался человеком, а не стал исчадием Тьмы. От тебя уже пахнет смертью и миром «сожранных». Поминая Ситору последними словами, Даштан даже заплатил одному колдуну-мавру, чтобы тот избавил от её визитов. Но мавр, даже не взглянув на золото, бросил лишь взгляд на вожака, пробормотал что-то невнятное, и скрылся.

Кошмары разбойника продолжались, ему пришлось спать в одиночку, ибо подельники так и не сумели привыкнуть к жутким воплям. Постепенно он начал понимать, отчего ему так страшно видеть Ситору: в его сердце не угасла любовь к ней, и он ненавидел себя, виня во всём этом только её. Дочь Ханона оказалась права: со временем Даштан учуял странный запах, исходящий от его тела. Так смердели душные красильни, где рабы соком моллюсков превращали белые полотна в яркий пурпур, и когда-то его так напугали незнакомцы в багряном. Так смердеть могло только зло, которым юноша пропитался до кончиков волос. Но это было только начало. За жестоким вожаком неотступно, как демон, следовала жуткая тень. Подельники стали чураться его, чертя пальцами охранительные знаки: Даштан пугал даже их длинными острыми зубами, выросшими за несколько лет. Ужасу бандитов не было предела, когда они застали, Хезеда за поеданием пленников живьём; окровавленный, он упивался их криками. Его не раз пытались свергнуть, но он всегда подавлял мятежи и жестоко казнил зачинщиков. Лишь однажды разбойникам удалось подпоить ненавистного главаря и бросить в пустыне.

Много дней бродил обожжённый солнцем Даштан по горячим пескам, изнывая от жажды, пока во сне ему вновь не явилась Ситора и не указала путь к оазису. Напившись воды, юноша увидел своё отражение и закричал от ужаса: на него смотрело настоящее чудовище.

– Ещё не поздно, – молила во сне девушка. – Нужно лишь твоё раскаяние.

Этой ночью под звёздами мёртвой пустыни Даштан родился заново. Он упал на колени и долго молил о прощении. В сердце его, наконец, настал мир, он принял свою любовь к Ситоре, ужаснувшись всему, что натворил. Раздирая на себе дорогую одежду, юноша горячо поклялся в вечной преданности убитой девушке, и в том, что во имя любви искупит все свои, а также и все людские грехи.

Ранним утром его разбудили сирийские караванщики. Даштан обменял златотканую одежду на изношенный хитон и отправился вместе с торговцами. Тысячи тысяч дорог он исходил, отдавая нищим последний хлеб, несметное количество золота заработал, выполняя самую чёрную работу, выкупая рабов на вырученные деньги. Везде, где только мог, юноша помогал строить храмы и выхаживать тяжело больных. Всякий раз, когда люди хотели узнать его имя или увидеть лицо, Даштан скрывался, боясь напугать жуткими зубами. О нём складывали сказки и легенды, будто лик его столь прекрасен, что праведник прячет его из опасения ослепить им.

Прошло много лет, прежде чем человеческий облик вернулся к нему – спина юноши согнулась, зубы выпали, курчавые волосы побелели. Но и старость не помешала Даштану дарить тепло людям: прекрасная Ситора покинула его сны, но пылкая клятва, заклеймённая в его сердце любовью, побуждала творить добро. И сутулый человек в изношенной тоге брёл по бесчисленным дорогам, подавая руку отчаявшимся и защищая слабых. Он не замечал, как миры под его ногами сменяли друг друга. Иногда по ночам старик горько плакал о том, как много нужно ещё сделать, и как коротка его жизнь.

Однажды он наткнулся на ту самую шайку злодеев в багряных тогах, мучающих серого кота. К ужасу Даштана все они обладали острыми зубами и уродливой тенью за спиной – всем тем, что было когда-то и у него. Вспомнив чёрные дни разбойничества, старец вступил с ними в ожесточённую схватку. Чудом ему удалось прогнать их, но спасти животное он не успел.

«Умер Хранитель, пуста его обитель…» – раздался над головой хриплый голос.

Даштан задрал седую голову и увидел в небе чайку.

Утро Ираиды Бартеневой началось с того, что она нашла на подушке перо. Широкое, длинное, иссиня-чёрное, оно перечёркивало белую наволочку в мелкий синий цветочек надвое. На мягком облаке из холлофайбера дремала загадочная тень. Если бы Ида знала, что с этого момента вся её жизнь разделится этим пером, как чёрной линией, на «до» и «после», она бы занервничала или испугалась. Но женщина пока ни о чём не догадывалась. И поэтому она взяла перо в руки и с сонным удивлением уставилась на капельки росы, дрожащие на блестящих волосках. Окно она не открывала с сентября, неплотно закрытая форточка забрана куском старого тюля.

«Вот те на… Откуда оно?»

Ираида осторожно понюхала находку, которая, казалось, ещё бережно хранила запахи владельца: влажных листьев и мокрой травы. И тут, как всегда неожиданно, заорал будильник. Женщина вздрогнула, чертыхнулась и отправилась в душ.

«Какие птицы бывают чёрными? Сороки? Чёрно-белые. Вороны? Серо-чёрные. Галки? Мелкие. Грачи? Улетели», – перебирала она, умывшись и заливая кипятком гранулы кофе.

Читать дальше