Марина Аницкая - Онтологически человек

Но имитация тяготила Нимуэ. Ей не нужна была форма, ей нужна была суть. Способность вместить в себя невмещаемое.

А это было невозможно.

Было несправедливо утратить все в один миг. Не по своей вине; ни по чьей вине вообще. Но, как сказал Вран – тварный мир вообще не имеет никакого отношения к справедливости.

Время шло. Нимуэ бродила тенью по переходам и галереям, методично пробуя одно занятие за другим, пытаясь методом перебора найти хоть что-то. Хоть что-то. Но даже рассвет на вершине Грозовой башни, рассвет, медленно поднимающийся из-за гор, тоже стал выцветшим и тревожным. Больше похожим на медленный взрыв за горизонтом.

Нимуэ полюбила сумерки. Сумерки скрадывали утраченное.

То ли позаботился Вран, то ли так просто совпало – дни были пасмурные, неяркие, полные мороси и туманов. Внешнее совпадало с внутренним. Это приносило некоторое облегчение.

Она бродила по саду, дав себе задание обойти все пятнадцать камней – все вместе можно было увидеть только сверху, с птичьего полета или с башни, но быть птицей у нее сейчас не получалось, а из окон ничего не было видно из-за тумана, когда по аллее послышались шаги.

– …конечно, не останется, – говорил неуловимо знакомый голос. – Я не остался бы. Ты не остался бы. Смешно было бы надеяться, что выйдет по-другому.

– Мне, наверное, следовало бы быть благодарным. Что все обошлось, – это был отец. Нимуэ отступила в тень. – А у меня нет ничего, кроме гнева. За то, что мы поставлены в такие условия. И ладно мы…

– Гнев – это хорошо, – ответил неуловимо знакомый голос. – На гневе можно что-то делать. А я открываю глаза, смотрю в стену… И не напьешься даже. За упокой надежд, – раздался невеселый смешок.

Отец кашлянул.

– Мы, по крайней мере, попытались.

– Да. Попытка была хорошая. Спасибо, Вран.

Зарница высветила говорящих. Нимуэ чуть слышно ахнула, узнав Эльфина.

Эльфин мгновенно обернулся на звук. Сверкнули, сжимаясь в полоску, зрачки – и распустились обратно.

Эльфин грустно улыбнулся Нимуэ уголками губ, приложил руку к груди, очень медленно поклонился, набрал код на портале – и исчез.

Вран развернулся к дочери. Верхняя пуговица на воротнике у него была расстегнута и рукава закатаны – один на две третьих, а второй до локтя.

– Есть вопросы по подслушанному? – тяжело спросил он.

– О ком вы говорили? – спросила Нимуэ.

Взгляд отца сделался еще тяжелее.

– Например, о тебе. Лучшим вариантом для тебя является «холодный сон». Ненадолго. Лет на двести.

Невысказанное повисло в воздухе – люди не живут столько. Она закроет глаза и откроет их, и за это время Мирддин Эмрис исчезнет с лица земли. Следовательно, исчезнет и искушение. Можно будет начать все заново…

– Нет, – сказала Нимуэ.

Нельзя брать чужое; но память, память об Аннуине была ее собственная.

Ее целью было не бежать от Аннуина. Ее целью было туда вернуться.

Вран схватил ее за плечо. Нимуэ не успела понять, как они очутились в отцовском кабинете.

Вокруг был беспорядок. Над ровным языком пламени, выходившем из стола, плавала в воздухе забытая чаша. Жидкость была красного цвета. Или нет.

Вран плеснул в колбу воды и поднес к языкам пламени. Вода забурлила. Вран взял с полноса прозрачный кристалл и бросил в нее. Кристалл булькнул, погружаясь в жидкость, закружился в водоворотце – и растворился без остатка. Вран поднял колбу на вытянутой руке и вылил жидкость в широкую чашу. Пошел пар.

– Вот что случится с тобой в Аннуине без Предстоящего.

Нимуэ прикрыла веки.

Аннуин.

Аннуин, Аннуин, Аннуин, великая гармония. Громокипящая симфония. Вода и соль.

– Непадшие могут ходить в Аннуине без него, – сказала она.

– У Непадших нет свободы воли, – резко сказал Вран. – За них все решает Единый. Они вольны в своем выборе не больше, чем вода вольна решить, закипать ей или нет, когда я поднесу к огню колбу. Ты этого хочешь? – яростно спросил он. – Ты, моя дочь – и хочешь отдать кому-то свободу решений?!

Голос у него был низкий, как дальний раскат грома. В детстве она считала секунды от молнии до звука, чтобы определить расстояние до центра грозы. Раз. Два. Три. Четыре…

От широкой и плоской чаши шел пар. Где-то там, в воде, существовал растворившийся кристалл соли. Если выпарить воду над огнем, соль останется – мелкие, мелкие кристаллы, похожие на пыль.

– Ты прав, отец, – сказала Нимуэ. – Я – твоя дочь. Я никому не отдам свободу решений. Даже тебе.

Она повернулась и вышла, не чуя под собой ног.

Комната плыла и раскачивалась на невидимых волнах. Уши заложило, как бывает при перепаде высоты.

Лестница уходила вниз спиралью. Нимуэ спустилась, сосчитав ступени – триста, и тридцать, и три.

Молнии вокруг башни били вниз почти вертикально, и каждый удар высвечивал оранжевые узоры печатей в высоком небе.

Мать стояла у арки портала, держа на отлете маленькую белую чашу, молнии вокруг стягивались в нее и гасли, не достигая земли. Вокруг нее неподвижной колонной, упирающейся в тучи, стояло спокойствие.

Мать обняла ее свободной рукой и поцеловала в лоб. Нимуэ почувствовала, что дрожит.

– Чего ты хочешь? – спросила мать.

– В Аннуин, – ответила Нимуэ. – Я хочу в Аннуин.

Мать чуть приподняла ее за подбородок и тихо засмеялась. Белые одежды, белые волосы, белая чаша в белой руке вспыхивали и гасли во вспышках молний.

– Ты и правда его дочь. Гораздо больше его, чем моя.

Мать набрала код на портале. Портал ожил. Эйрмид чуть подтолкнула дочь к арке.

Нимуэ шагнула внутрь – и оказалась у озера.

Она обняла ближайшую сосну, села на землю и заплакала.

Потом слезы кончились, и она обнаружила, что сидит в сугробе.

Тогда она встала, сделала пометку, что тепло и холод попали в одну категорию с цветом, и пошла искать дом, в котором жила.

Озеро было завалено снегом, но снег покрывал толстый слой наста, и наст держал ее. Даже следов на нем почти не оставалась.

Нимуэ взошла по засыпанным ступеням и приложила ладонь к двери. Дверь скользнула в сторону. Внутри зажегся свет.

Нимуэ шагнула внутрь, и дверь захлопнулась.

Ей казалось, что с озера попасть в Аннуин будет легче – но оказалось, что это не так.

Она попыталась.

Ничего не произошло.

Ни на первый раз, ни на второй, ни на пятый.

В конце концов она позвонила Энгусу.

– Я не могу выйти в Аннуин.

Энгус пожал плечами.

– Разумеется, не можешь. Аннуин – это все одиннадцать измерений. Включая наши пять. Пока не освоишься с ними – от шести остальных тебе толку не будет.

Нимуэ поблагодарила его за совет и отключилась.

Сказанное значило много разных вещей.

Например, что ссора с Враном была на пустом месте, потому что, по большому счету, поступить вопреки его воле у нее не вышло физически. Пока.