Марина Аницкая - Онтологически человек

Ответа не последовало.

Однажды Каэр сказала: «Пойдем, тебя ждут». Нимуэ последовала за ней и увидела Рианнон. Комната была пустая и светлая. Рианнон была седая. Сквозь стекло, высоко под потолком обходящее комнату по периметру, сеялся серый свет. Примерно на две третьих от входа возвышалась круглая прозрачная колонна, уходящая сквозь этажи вниз и вверх. Внутри колонны росло дерево. Как в аквариуме.

Посреди комнаты тянулся длинный стол. За столом сидела Рианнон. Единственным ярким пятном в комнате были ее глаза, холодные, зеленоватые, как хризолит.

Нимуэ села напротив и сложила руки на коленях.

Рианнон медленно кивнула, приветствуя ее.

– То, что произошло, беда, а не вина. Но закон есть закон. Ты помнишь Завет Авалона, Нимуэ?

– Никогда, ни при каких условиях, нельзя поглощать людей, – ответила она.

Рианнон кивнула.

– Закон не был нарушен. И, значит, ты не подлежишь изгнанию, что было бы горько для всех нас.

Нимуэ поняла, что совершенно забыла об этом.

Там, в Аннуине, она совершенно забыла о существовании Авалона, отца, матери, дома, всего, что ей было дорого. Подвергнуться изгнанию означало потерять их всех.

Но там, в Аннуине, их будто и не было никогда. Была невыносимая, яростная гармония. Был гнев и голод. Пустота, кричащая, чтоб ее заполнили.

Она много раз слышала – между дану, фир болг и вестниками нет онтологической разницы. Но только сейчас начал понимать смысл этих слов.

– Вы знали, что так будет, – медленно сказала Нимуэ.

Именно поэтому Рианнон взяла с родителей клятву не вмешиваться. Чтобы, если она превратится в голодного демона, им не пришлось бы выбирать между дочерью и законом.

Рианнон кивнула.

– Мы надеялись, что так не будет, но вероятность нельзя было исключать. Первая встреча с человеком – всегда испытание. Существование с человеком в одной вселенной – испытание, которое никогда не заканчивается.

Мирддин Эмрис. Человек.

(Это как простые числа. Простые числа всегда гладкие. Вивиан. Звучит, как ты. Не вся ты, одна из проекций тебя…)

Запахло паленым пластиком. Нимуэ отдернула руку и увидела темный отпечаток на столешнице. По краю пластик оплавился и тянулся вниз бурыми каплями, застывая под невозмутимым взглядом Рианнон.

– Я полагаю, вам лучше не видеться, – сказала дану.

– Да, – сказала Нимуэ. – Наверное.

Стол, зернистый на сломе, как творог, зарастил оплавленную корку и снова стал гладким. Плитка на полу без следа поглотила застывшую лужицу пластика. Все стало, как было.

– Нам нужно обсудить еще одну важную вещь, – сказала Рианнон. – У тебя нет Предстоящего. Это означает, что, если ситуация не изменится, в Жажду ты останешься одна. Это опасно и очень тяжело. Мы предлагаем тебе «холодный сон» до тех пор, пока не появится шанс подобрать тебе напарника.

– Нет, – сказала Нимуэ, поднимая глаза на дану.

Не хочу. Не могу. Не буду.

– Почему? – спросила Рианнон.

– Или я справлюсь сама. Или мне не имеет смысла быть.

Рианнон впервые за весь разговор улыбнулась.

– Хорошо, – легко сказала она, поднимаясь. – Вран и Эйрмид тебя ждут.

Рианнон вывела ее в светлый и просторный холл. Вран стоял у прозрачной стены, глядя на пасмурное море и механически похлопывая парой перчаток по бедру. Мать сидела на низком диване, опоясывающем холл по кругу. Когда дверь распахнулась, Эйрмид стремительно вспорхнула, плеснув рукавами, и прижала Нимуэ к себе. Поверх ее плеча Нимуэ увидела, как Вран медленно обернулся и так же медленно кивнул.

Нимуэ на мгновенье отвела глаза.

Она слишком хорошо знала отца, чтобы не понимать, что Вран выбрал бы между ней и законом.

Отец, кажется, прочел эту мысль. Начал запихивать перчатки в карман сюртука и попал не с первого раза.

Нимуэ зажмурилась.

Мирддин Эмрис был прав тогда. Они боялись. Нимуэ теперь понимала, почему.

Нимуэ не знала, что с этим делать.

– Ничего, – шепнула мать. – Пойдем домой.

У причала покачивался флаер. Нимуэ заняла сиденье у окна – как когда-то давно, в прошлой жизни.

Вран поднял машину в воздух. Скалистый остров прошел под крылом и исчез, как не было.

– Мы практиковали человеческие жертвоприношения в Атлантиде, и я в свое время поддерживал эту политику, – сказал вдруг Вран, не отрывая взгляда от приборов. – И до этого еще пару тысяч лет пробавлялся богом войны, так что если ты думаешь, что я тебя не понимаю – я тебя понимаю.

Нимуэ моргнула. Она с детства помнила круглый щит с надписью «Atlantis delenda est» у отца в кабинете над камином, и знала, что отец с матерью вместе сражались против фир болг в свое время. Мать изготовила серебряную руку для Копейщика Нуаду…

Ей даже в голову не приходило, что так могло быть не всегда.

– Человек, – продолжил Вран, – венец творения. С этим ты уже столкнулась. Помимо этого, – он бросил на Нимуэ короткий взгляд, – люди в большинстве своем слабы, лживы, безответственны и совершенно недостойны самих себя.

– Не все, – сказала Нимуэ. Ей почему-то стало обидно.

Вран покосился на нее.

– Не все, – согласился он. – Но многие. Но даже самый слабый, лживый и безответственный человек не заслуживает быть съеденным заживо. Даже если обстоятельства к этому вынуждают. В этом мире нет никакой другой справедливости кроме той, которую мы делаем сами. Мы делаем выбор в ее пользу. В этом и есть единственная разница между нами и фир болг.

Вран заложил вираж, и флаер свечкой ушел в небо.

Дома стало легче. Или сложнее. Чары Каэр-Динен больше не стояли между Нимуэ и ее памятью. Нимуэ смогла оглядеться вокруг – не вовне, внутри себя. Внутри была одна темная спекшаяся масса, похожая на потеки лавы – и в нее была вплавлена тонкая, как волос, память о чужих методах восприятия.

С этим можно было работать. Хотя бы попробовать.

Первое, что она сделала – она стала искать информацию.

Можно ли выйти в Аннуин в одиночку?

Можно.

Выйти можно.

Вернуться… вернуться – это другой вопрос.

Она подумала и решила, что терять ей все равно, в принципе, нечего.

Напугало ее другое. Она попыталась сменить форму – и не смогла.

Ни рыбой (уклейкой, скатом, форелью), ни птицей (ястребом, совой, стрижом, сойкой), ни зверем (рысью, лаской, ящерицей) у нее не вышло. Ни один из привычных обликов не давался.

Причина, конечно, лежала на поверхности.

На самом деле ей хотелось быть человеком и только человеком.

Все остальное утратило вкус, и смысл, и цель.

Это-то и пугало Нимуэ – все, что было дорого, приносило радость и удовольствие, наполняло мир дышащим, текучим, легким и стремительным чувством потока, единством множества форм, перетекающих из одной в другую – все померкло в сравнении с итогом творения.

Ничего страшного, сказала Эйрмид. Ты же видишь, большинство из нас используют человеческий облик по умолчанию. Он очень удобен, и из всех доступных вариантов дает самую большую маневренность в пространстве выбора. Принятие антропоморфной формы – это одно из тех решений, которые по-прежнему продолжают себя оправдывать со времен Разделения.