Марина Аницкая - Онтологически человек

Все встали.

Женщина обвела их взглядом. Зеленые глаза были самым ярким пятном на ее бледном лице.

– Привет вам – от меня и от Круга.

Она сделала плавный жест. Нимуэ поняла, что делает шаг вперед. Краем глаза она заметила, что Мирддин делает то же самое.

– Я – Рианнон, дети, – сказала женщина. – Всякая новая душа – это бесконечно драгоценное приобретение для Авалона. Единый, – что-то прошло тенью в ее голосе, как всегда у матери и отца при упоминании этого имени, – в своей непостижимой милости посылает их нечасто. Работа тех, кто послужил вашими проводниками сюда, почти закончена. Ваша работа начинается сейчас. Я надеюсь, что она не будет тщетной.

Рианнон протянула вперед руки. Нимуэ ощутила прикосновение – прямо над переносицей, там, куда обычно приходится контакт визора. Мир отодвинулся, став одновременно четче.

У Рианнон в ладони оказалась прозрачная чаша. Она протянула ее отцу:

– Вран.

– Я не вмешиваюсь в происходящее здесь ни словом, ни делом, ни мыслью, – тяжело произнес отец. Медленно, будто с усилием поднял руку и бросил черное птичье перо в чашу – вертикально вниз, как дротик.

Рианнон повернулась к матери.

– Эйрмид.

Мать повторила формулу. Голос у нее чуть дрогнул. В чашу лег белый округлый камешек. От Эльфина достался коготь. Тон у него был хорошо поставленный, будто он тренировался.

– Керидвен.

– Что, и я? – Женщина усмехнулась краем рта.

– И ты, – без улыбки кивнула Рианнон.

Женщина сдернула с пояса ножичек, обрезала прядь волос и ссыпала ее в чашу. Слова ее звучали досадливо.

Чаша сомкнулась, превратившись в прозрачный шар. В нем, как в невесомости, плавали заключенные предметы. Рианнон опустила сферу на треножник в центре беседки.

– Пора, – сказала она.

Дальнейшее как-то смазалось – они прощались на причале, обсуждали какие-то технические детали, Эйрмид спрашивала, можно ли пользоваться коммом. Энгус утверждал, что связь может сбоить, Вран пенял на технический прогресс и грозил воспользоваться голубиной почтой, Нимуэ обещала, что найдет способ попроще, все смеялись… Все это было как сквозь стеклянную стену. Слова скользили по поверхности, не отражая происходящего. Когда флаер взмыл вверх, Нимуэ вздохнула с облегчением.

Последней ушла Рианнон – просто исчезла, была, и нет ее.

Мирддин качнулся с пятки на носок, провожая взглядом следы в небе.

– Ты заметила, – сказал он. – Они все напуганы.

Нимуэ покатала на языке слово. «Страх» – это было из мира рыб, птиц, зверей, живых-неразумных; острое, охватывающее все существо нежелание того, что может произойти. Она попыталась совместить «Вран» и «напуган», и у нее не вышло. Но что-то, теснившееся вокруг, мешавшее дышать и двигаться, отступившее с прикосновением Рианнон, должно было как-то называться. Может быть, оно называлось именно так.

– Чем можно было их напугать? – спросила она.

Мирддин смерил ее взглядом.

– Вот и мне интересно.

– Есть вещи, которые они не могут пережить за вас. Оттого за вас и переживают, – Энгус прищелкнул языком, явно довольный каламбуром. – Идите-ка обживайтесь, утро вечера мудренее. Мирддин, айда за мной! – Энгус махнул рукой и размашисто зашагал вдоль берега.

Мирддин коротко кивнул, прощаясь, сцепил пальцы за спиной и последовал за ним.

Каэр проводила Нимуэ в дом, стоящий чуть в отдалении, под высокой раскидистой черемухой – куб с чуть скругленными углами, просторная веранда, пологие ступени, спускающиеся к воде. Белые стены пахли свежеоструганым деревом. Каэр подняла несколько упавших ягод, взяла одну и протянула остальные Нимуэ.

– Я – твой инструктор. Если есть какие-то вопросы – обращайся.

Нимуэ подумала.

– Это надолго?

Каэр пожала круглым плечиком:

– Как пойдет.

Черемуха была иссиня-черная, сладкая и вяжущая одновременно.

Утро было ясное, холодноватое и очень яркое. Энгус привел их на берег.

– Так, ребята, – Энгус дождался, пока все рассядутся кружком, и хлопнул в ладоши. – Правил три. Первое – все происходящее идет под грифом «тайна личности». Второе – все сохраняют антропоморфный облик. Никаких жабр и щупалец, никаких вылазок в Аннуин. До первой Жажды в Аннуине вам делать нечего, разметает клочками по закоулочкам, и мама с папой вас обратно не соберут. Третье – при малейшем дискомфорте мы немедленно останавливаем работу. Если вы чего-то не хотите делать – говорите прямо. Находиться в чужом сознании может быть тяжело. У вас достаточно высокий коэффициент совместимости, но осторожности никто не отменял. Вопросы есть?

Вопросов не было.

– Начнем с простого. – Энгус вытащил из кармана стеклянный шар величиной с небольшое яблоко. – Рассмотрите-ка его хорошенько. – Он протянул штучку Нимуэ.

Шар был увесистый, прозрачный, цвета морской воды, солнечный свет проходил через него, преломляясь и разбрасывая по земле бирюзовые пятна. Нимуэ передала его Каэр. Каэр немного покачала его на ладони и бросила Мирддину. Мирддин покрутил безделку в руках и вернул Энгусу.

– Закройте глаза и представьте, как держите в руке этот шар.

Нимуэ почувствовала прикосновение к вискам – Каэр и Энгус, справа и слева. Это отвлекало. Она сконцентрировалась и восстановила в воображении нужный образ – материал, плотность, цвет, гладкая поверхность, блики света.

Вдруг она ощутила мягкий толчок изнутри головы. Мир вокруг будто сжали по вертикали. Цвета сместились – будто она надвинула на глаза фильтр.

Стеклянный шар на ладони был синим, теплым, тяжелым – и был зеленым, легким, холодным. Одновременно.

Нимуэ сосредоточилась. Оказалось, что восприятие можно переключать.

Синий.

Зеленый.

Синий.

Зеленый.

Синий.

Легкий.

Тяжелый.

Легкий.

Тяжелый.

Легкий.

Мир дрожал и расплывался, как сквозь марево над костром.

– Четыреста… тридцать… семь граммов, – напряженным голосом сказал Мирддин.

Энгус разорвал контакт.

– В Аннуине, – сказала Каэр, – вам нужно будет уметь очень хорошо отличать себя от не-себя. Вам повезло, у вас хороший разброс в полярности. Разобраться будет проще. Но для начала вы должны решить, согласны ли вы продолжать. Обмен информацией всегда идет в обе стороны, и чем дальше, тем интенсивней. Сейчас мы с Энгусом обеспечиваем вам безопасный коридор, но дальше вам придется работать напрямую.

Это следовало обдумать.

Нимуэ шла по берегу озера, по самой кромке. Озеро было небольшое, но глубокое, с изумрудной водой, окруженное горами, которые вставали друг из-за друга, будто декорации в старинном театре – ровными уступами, и каждая следующая была все синей и темнее предыдущей. Там, где у озера был «рог» полумесяца, будто сходились две стены – светлая, лиственная, и темная, хвойная. Справа вставали березы, и рябины, и тополя, слева – сосны, и пихты, и кедры, и лиственницы. Многие кедры росли почти горизонтально – стволы, вывороченные из земли бурей, ложились на землю, ветви вздымались вверх – и продолжали расти. Ох, и бури это были – если сесть в выемку у корней, там можно было бы поместиться целиком.