Евгений Пышкин - День Гондваны. Роман-миф

Все случилось в долю секунды. Тихий свист копья, разрезав тишину, пронзил воздух, но зверь увернулся. Тут же еще одно копье задело ребра одержимого Хаосом. Саблезубый, заметив охотника, стремглав помчался в его сторону. Желтые холодные глаза дикой кошки вспыхнули в полумраке. Животное не ожидало еще одного стремительного удара сзади. Люди были с разных сторон. И третье копье вонзилось в загривок. Оно задело шейные позвонки. Зад хищника неуклюже осел. Юноша, что скрывался за спиной зверя, выбежал из кустов и стал добивать тяжело раненного камнями. Затем присоединился другой юноша. Уже не желтый свет, а кроваво-красный огонь заплясал в глазах хищника. Он вырвался алыми языками и заразил яростью нападавших.

– Остановитесь! Хватит! Он мертв! – закричал старейшина.

Юноши опомнились. Пред ними лежало мертвое животное. Окровавленная шкура – мешок шерсти с переломанными костями – распласталась на земле, не стало той пугающей мощи. Юноши не понимали, как они переступили ту грань, за которой пропало чувство реальности, когда зверь выпустил из себя дух Хаоса.

Юноши тяжело дышали.

– Все кончено, – тихо произнес старейшина.

Юноши заметили легкие раны, что остались на их телах. Но как зверь нанес их? Почему не почувствовали боли? Они бы не смогли ответить на эти вопросы.

– Скажите, учитель, – спросил один из юношей, – как вы узнали о тех ударах копья, что мы нанесли хищнику? Это было предопределено? Или вы управляли судьбой?

– А что есть судьба?

В ответ охотники растерянно пожали плечами.

– Что есть судьба? – настойчиво спросил старейшина. – Судьба – это там, где я не могу, где я не сумею ничего исправить. Каждый человек смертен, он не избежит этого. Вот это мы и называем судьбой. Ответьте себе на вопрос: могли мы убить одержимого Хаосом? Могли два человек в смертельной схватке с хищником выйти победителями? Я скажу: и да, и нет. Там, где вы были несколько мгновений назад, идет грань между «я могу» и «судьбой». Величие каждого человека не в том, чтобы следовать судьбе или самому творить ее. Величие в том, чтобы пройти по той грани, разделяющей судьбу и волю людей, скользнуть по лезвию жизни.

Старейшина устало сел перед звериной тушей. Старик, посмотрев в застывшие глаза хищника, облегченно выдохнул:

– Теперь это наше место. Хаос отступил, но он не дремлет. Я чувствую времени у меня мало, и смерть моя ближе, чем вы думаете.

– Как! – удивились юноши. – Разве вы не вернетесь в селение, когда передадите нам весь опыт?

– Вы слишком наивны для своего возраста. Неужели подумали, что я собирался вернуться? В моих-то годах. Я не обманул старейшин рода, они все поняли и без слов, они ведали, что так и случится. Обсуждая вас на совете, я прочитал в их взглядах понимание и соучастие. Предводители племени молчаливо разрешили мне быть с вами до самого конца.

Юноши испытали смешанные чувства. Они были рады и тоже время неловкость, ощущение вины сковали их речь. Наконец, один из них спросил:

– Учитель, что значили ваши недавние слова о пленнике тьмы?

– Ну-у. – Старейшина улыбнулся. – Надо развести костер и я расскажу вам одну историю о Прекрасноалом, жившем на звезде.

Ручей нес тихую песню, журча и переливаясь мелодией, как тысячи колокольчиков. Он бледно-голубой лентой начинал путь в горах у нижних границ снежных шапок. Тонкие струи, шепча, прокладывали дорогу из-под толстого слоя фирна до небольшого озера. Оно было прозрачным и не глубоким.

Солнечные лучи, едва пробиваясь сквозь листву, переплетались с песней ручья. Казалось, не вода, а свет стекает по выточенному водой желобу. Камень влажно поблескивал.

Здесь всегда приятно отдохнуть. Забыть ненадолго о том, что сопровождало, и будет сопровождать тебя сквозь время. В полдень деревья хранили утреннюю прохладу. Можно присесть на камень, лежащий в тени. Их было много по берегу водоема.

Сатх, прижав колени к груди и обхватив их руками, сидел на камне. Он сосредоточенно всматривался в течение ручья, слушая журчанье, следил за игрой света, и ум Сатха витал где-то. Так проходило каждое утро. Он пытался уловить в этом что-то родное и близкое. Он полагал, тот сон или фантазию о старейшине и двух юношах явью. Да, это было когда-то. С чего такая уверенность? Он бы не ответил на вопрос.

Сатх, сбросив оцепенение, вспомнил, что его ждут дома. Встал и быстро покинул это место. И все ж печально было оставлять озеро, словно бросаешь друга.

Он пробежал узкой тропинкой, петляющей как змея, миновал жесткие заросли тростника. Взобрался на пологий холм, перевел дух и, увидев впереди деревню, снова отправился в путь.

Жители уже проснулись и занимались делами. Сатх прошел огородами, обнесенными низким плетеным забором и оказался на широкой улице.

Он прибежал к дому. Мать уже вышла его встречать.

– Сатх, где ты был? Хотя нет, не говори, я знаю. Ходил на озеро?

– Да, мама.

– И что ты там делал?

– Слушал ручей.

– Да? Что же он говорил тебе?

– Не знаю, мама, но что-то светлое и чистое, интересное.

Новая забава сына понравилась матери. Она, улыбнувшись, спросила:

– Сын, будто нельзя сходить позже на озеро и поболтать с ручьем. Днем, например.

– Нет, мама, именно когда просыпается природа, просыпается и ручей.

– Но ведь он течет всегда, даже ночью.

– Но просыпается его душа только утром.

– Все, заболтал ты меня. Иди. Отец ждет.

Дома сумрачно, но прохладнее. Внутренне убранство не блещет роскошью: темный большой ковер на полу, циновки в человеческий рост – кровати, рядом лежат валики, набитые пухом, в дальнем углу на низком табурете стоит ларь для хранения ценных вещей.

Отец Сатха заканчивал завтракать. Он взглянул на сына.

– Доброе утро, сын. Храни тебя Матерь Мира. Садись. Отведай. Опять был у ручья?

– Доброе утро, отец. Да, у ручья. – Глаза ребенка заблестели.

Сатх сел перед низким столом.

– Что-то ты все в облаках витаешь, и где твою душу Зумифь носит, а? Не знаю, выйдет ли из тебя хороший купец. Сомневаюсь. Твои склонности… Хм… Конечно, нечего пенять на детский возраст. Все такими были: непоседливыми фантазерами. Но подумалось, если б дали боги родиться тебе в духовной касте, то твои увлечения, я не только о ручье говорю, пригодились бы в будущем.

– Отец, а разве нельзя, когда я стану взрослым, перейти в другую касту?

– Почему нельзя, можно. – Но на лице мужчины появилась настороженность. – Возраст здесь не причем. Чтобы оказаться в духовной касте, нужен большой труд, а не только твое хотение или сиюминутный каприз. Впрочем, переход в любую касту всегда труд. Я хочу сказать, что духовное делание – самый сложный путь для человека. Это сродни походу в неизведанное. Велико дело земледельца. Он любит свою землю, он знает, как вырастить большой урожай, но это известно всем давно, ибо из поколения в поколение передаются секреты возделывания земель. Не надо думать об этом. Лишь люби Мать-Землю. Сохраняй плодородие ее тела. Сколько забрал, столько и верни. Так в любом деле. Но труд в духовной касте имеет иную природу. Ты не идешь проторенными тропами, нужно самому пережить мудрость прошлого. Когда ж закончишь питаться ею, то отдавать плоды начнешь не сразу, а через много-много лет, ближе к концу. Я не знаю, Сатх, понимаешь ли ты сейчас мои слова, но обязательно их запомни. Будешь ли в духовной касте, не будешь – не важно. Осознаешь когда-нибудь. Как ты говоришь? «Когда стану взрослым»? Вот тогда и придет понимание.