Ирина Лем - Между нами, вампирами

Будто пьяный ковыляя на неверных ногах, возвращался он домой. Устало плюхнулся на табуретку. Налил мускатного вина, выпил, часто и громко глотая, не ощущая вкуса – как воду. Поставил локти на стол, пальцами заехал в волосы. Начал их драть. Потом грохнул кулаком по столу – еще раз, еще раз и еще. Хотел заплакать, но стало неудобно перед собой. Крестоносцы не плачут. Переносят боль и обиды молча.

Но небезропотно. Франсуа – не послушная овечка, злым роком предназначенная для заклания. Он вампир и человек, выпутается из лабиринта вопросов, разрубит опутывающую несчастьями цепь.

«Не торопись, дай себе время. Выпей еще, чтобы раскрепостить ум, очистить душу от взбаламученного мусора сомнений».

Он налил, опять не смакуя опрокинул в горло. Стукнул кружкой по столешнице, уставился на бутыль мрачным, ненавидящим взглядом, как на заклятого врага. Предъявил ей претензии – за неимением другого ответчика.

Не везет на родине категорически. Франция осточертела. Куда теперь направить стопы?

Бутыль не ответила. Франсуа схватил ее, размахнулся, запустил в стену. Бутылка грохнула напоследок и исчезла, оставив на полу осколки, а на стене следы от бордовых слез.

Ночь он не спал. Наутро решил – настало время поменять географию проживания.

В то время в Европе начинался американский бум. Франсуа продал дом, собрал скромные пожитки и сел в Марселе на первый же фрегат до Нового Света под названием «Сердитый». Название точно соответствовало его настроению.

Да, он был зол. Обижен, разочарован. Но та кипучая ненависть, гонявшая его по крестовым походам, бросавшая в гущу сражений с риском потери головы, грозившая выйти из-под контроля – та ненависть улеглась.

Наверное, он старел. Не физически, ментально. Взрослел, учился держать себя в руках. Учился воспринимать мир таким, какой он есть – не оправдывающим ожиданий, не идущим навстречу с доброй улыбкой и словом поддержки. Вспомнились слова отца «у тебя все наладится», смутно, недоверчиво. Сколько веков прошло, а почему-то Франсуа до сих пор не нашел твердой почвы под ногами. Родных-друзей нет. Первая любовь не удалась. Родину пришлось покинуть… Найдет ли счастье в чужом краю?

Пришло время убедиться.

Когда фрегат отвалил от пристани, тяжело переваливаясь на волнах как жирная гусыня на лапах, Франсуа встал у борта, в последний раз взглянул на Марсель. Он выглядел как любой другой портовый город ранним туманным утром: грузчики с тюками на спинах, шустро бегающие туда-сюда; торговки рыбой, визгливо зазывающие клиентов; мальчишки-беспризорники, шныряющие по воровскому делу.

На деревянных мостках кучка провожающих, махающих вслед фрегату: женщины платочками, мужчины шляпами, и никто – Франсуа. Если бы нашелся хоть один человек, который погоревал о его отъезде! Который пришел бы проводить. Сказал короткое напутственное слово. Да просто махнул бы рукой…

Нет, родина о нем не поплачет и не вспомнит. Он забудет ее в ответ. Знал, что уезжает навсегда. Стало жаль себя. Раньше был только одиноким, теперь – одиноким и бездомным. Франсуа вздохнул. Горестно. Он оставлял здесь только упреки судьбе, непонимание и тоску, но все равно расстроился.

Покидать родные места всегда печально, особенно когда отправляешься в неизвестность. Которая, впрочем, может оказаться приветливой – такое не исключено. Зависит, кроме прочего, от личного настроя. Франсуа понял: не стоит являться в Америку с дряхлым багажом старых обид – это глупо. Также не стоит уезжать, затаив зло – это несправедливо. Надо простить родину и отпустить.

И он простил – как прощают близкого человека, полностью и без условий. Но не забыл уроков. Он надеялся, что на чужбине будет лучше, и странное дело – почувствовал себя предателем по отношению к Франции. Когда-то он был ее патриотом…

Разозлился на собственное мягкодушие.

«Не хватало еще пустить слезу, – сказал, насмехаясь над собой. – Просто поддался настроению провожающих и отплывающих. Минуты расставанья всегда тяжелы, даже если уезжаешь без сожаления. Для печали резона не имею. Мне не с кем прощаться. По мне некому плакать. Наверное, так и надо».

Франсуа отошел от борта и остановился поодаль, за спинами других пассажиров. Его место тут же заняла женщина, бедно одетая в черное и серое. Ей было с кем прощаться. Одной рукой она судорожно прижимала к себе мальчика лет восьми, другой так же судорожно махала кому-то на пристани. Она громко всхлипывала, время от времени подносила платок к глазам, чтобы утереть. Лица ее Франсуа не видел. Только поникшие плечи, нервные пальцы, которыми она то теребила ребенка за худенькое плечо, то нервно гладила по спине, будто проверяя в наличии ли он, ее опора, смысл жизни, родная душа. Видно – уезжала не по своей воле. Бежала не от довольства и благополучия. Подобно Франсуа тоже надеялась найти счастье на чужбине?

Трогательность момента его все-таки задела. Когда рядом плачут, горько и безутешно, трудно остаться невозмутимым. Франсуа вздохнул еще раз. Постоял в нерешительности. Перешел на другую палубу, на нос. Посмотрел на форштевень, длинным концом выходивший далеко за пределы корпуса. Острый как копье, он указывал путь на запад – в новую страну. Станет ли она для него «землей обетованной»?

Стоял несильный, попутный ветер. Он надувал паруса и выдувал хандру из мятущихся душ, заполняя их зыбкой надеждой, которая не покинет – по крайней мере на время путешествия.

В Америку он прибыл под невыдающимся шотландским именем Шон Маккензи в бумажке, удостоверющей личность. Еще там стояло: пол мужской, двадцати четырех лет, место рождения – Глазго. Прибыл с одной целью – начать новую жизнь, без ненависти, обид и ощущения вины за свою избранность. Без необходимости бороться – с внешними врагами и демонами внутри себя. Захотелось покоя. Или хотя бы передышки – на неопределенное количество времени.

Потому что устал. Надоело ощущать себя изгоем, поступать не как все, эгоистично: питаться не только чужой кровью, но и энергией. Которая, попадая от хозяина к захватчику, приобретатет качества злой. Захотелось смягчить сердце, оставить вампирские привычки, жить как все. Иначе кто он? Нечто половинчатое, животное, не зарегистрированное наукой, но существующее де-факто – «человек-вампир», подвид «кровососущий».

Захотелось новой любви. Которой он теперь не станет ставить условий, навязываться со своим бессмертием. Наоборот, примет как есть. Чтобы хоть единожды испытать счастье: не вечное – вампирское, а нормальное – человеческое. Пусть коротко, на годы жизни любимой. Потом неважно. Или умрет вместе, или будет жить памятью.

Почему-то казалось – на новом континенте начать новую главу жизни будет легче. Думал: там нетронутые цивилизацией, девственные земли. Так же чисты и девственны помыслы людские. Отношения не засорены распрями, удовлетворением амбиций или агрессией против себе подобных – на то попросту нет времени. Человек занят созидательно: крестьянством или ремеслом. Освоение Америки требует отчаянной целеустремленности и отваги. А также взаимовыручки. Чтобы выдюжить, люди должны держаться друг за друга, помогать. Жить с открытым взглядом, а не подозрительно прищуренным. Среди них Шону будет легче найти себя.