Игорь Олен - Хеопс

Бури след простыл, солнце жарило. Барка плыла у мыса с маленьким маяком.

Царь стукнул в борт – крашенный кедр, ливанский; лучшее дерево… Дали корабль критяне, первые мореходы. Слух был, они подплывали к бездне у края мира, где копошится Áпоп, змей Хаоса… Барка была двухпалубной: низ – для гребцов и челяди, там вёсла, полсотни с борта; сверху – клеть кормчего на корме, царский салон близ мачты под красно-белым, в полоску, парусом.

Ветер чуть охлаждал зной. Мыс с маяком был в зарослях; маленький городок Ра-Кедит виден был дальше. Пахло Египтом: эммером на полях, песками и – странной затхлостью. Мнили, так пахнет ил. Хеопс считал: так пахнет весь строй Египта и сам путь жизни, замкнутый на загробном. Может быть, ил – смесь гнили – духом проник в люд Нила, вытворив египтян с их страстью к мёртвому… Снофру, отец его, царь усопший, кровью нубиец, сказывал, что, мол, в Нубии всё иное – там хаос жизни. Египет был чужд Хеопсу, может, по зову крови.

Молча смотрел он, как вдруг от мыса помчала лодка; чин в ней всё кланялся, а подплыв, крикнул, задравши голову:

– Примешь ли Хамуаса, главного твоих хатиев, серов, семеров и остальных? Твой раб пред тобой, Хор жизни!

– Сойду, коль случится вдруг чудо, – изрек Хеопс.

– Чудо? Но, царь, какое?

Он, не ответив, скрылся, вынудив высшего из чинов Египта маяться в лодке да и уплыть затем.

Петефхапи разбил врагов. Позади рудники и копи, а впереди, в песках, бедуины, что убегали, бросив оружие и ослов под грузами. Рать вломилась в долину утром, чтоб кончить войну до зноя… Впрочем, здесь нет войны. Вóйны здесь были рейдами против шейхов и их разбойников. Шейхи всем здесь владели прежде, рыли руду и камни и везли в Мемфис, – что вдруг отважился на захват. Царь Снофру дело закончил, и уже много лет как Синай – Египта. Нравится шейхам? Вряд ли. До этого всё было их; нарытое продавали в Мемфис, в Тир, в Библ, в Мегиддо в Азии и в Эреду да Киш…

Устав, Петефхапи сел в тень от скал, наблюдая, как бегут воины в белых льнах на одетых в меха кочевников.

Генералу полвека его ратной жизни давали знать. Он снял шлем, открыв голый череп под тёмной кожей, вытянул мощную, в рубцах, руку. Пальцы дрожали… Как не дрожать, коль он, ещё юным, прошёл Синай напролом раз пять? Здесь ему и умяли нос, что смотрит вбок, смеша теперь самого его, Главного Дома Войны Египта, лучшего полководца… Приблизившись, двое слуг опустили у ног его клетку с ручками, где сидел знаменитый кот Небти-Чебти, нынче старик уже. Знали, что, пока кот при войске, будут победы. Клетку открыли, кот прошёл к скалам и их пометил, после чего влез в клетку.

Вонь крови, внутренностей, вывернутых в резне, окрепла, и Петефхапи, бросив свой серповидный меч, стал пить. Денщик потом, сняв с него панцирь, облил его из верблюжьего меха. Рядом с осла сняли новый мех, из него – кувшин с пивом, и генерал, сев, пил пиво, слушая отдалённый шум битвы, видя палимые Ра пески с взрезавшим их отрогом. В воздухе плыли грифы, но не решались к трупам, метившим долы.

– Снофру велик! – рек Петефхапи.

Он долго пил, сидя меж адъютантов, вынужденных стоять в броне и терпеть… Молоды и не помнят Снофру, знал он, и обленились в мирное многолетнее царство странного фараона Хеопса. Но это Снофру сделал Египет, чем стал тот – лёгшим от Ливии до Аравии и от моря до Нубии, занятым крепостями и всем известным… Этих пять, что громят врага, да ещё пять, вздумал вдруг генерал, резерв пять тысяч, вместе пятнадцать, – и он дойдёт до Тира либо до Библа. Но не со зла дойдёт – а явить мощь Нила…

Словно мираж, тряслась цепь идущих вспять воинов… Приближались, ведя в ковах шейхов в шкурах да азиатов в ярких одеждах. Военачальник, встав, обрядился вновь в линоторакс 2 2 Стёганый лён, броня. , в шлем, взял меч, повернулся, чтоб стать профилем, маскирующим вдавленный смешно нос. Впрочем, кто б стал смеяться над тем, кто знаем был повсеместно?

– Меч царя! – крикнул главный пришедших, мощный огромный юноша. – Вот вожди врагов.

Связанных повалили.

– Славен наш принц Джедефра! – вымолвил Петефхапи. – Славься, сын царя… Шейхи где?

Пять выползло на коленях, обдав смрадом тел своих и крича: им, дескать, врали, что, мол, в Египте «нет царя», и пришли они, коли нет царя, «за своим, чем владели».

– Как это «нет царя»? – вёл воин. – Есть царь… А вы погибли. Вторгнувшись в земли бога живого, вы обрекли себя. Я вас казню, проклятых… – Он смолк, не любя речей, зная обман войны, делавший правым лишь победителя. Казни же не хотелось, кровь надоела. Он после битв терял ярость и оставлял правёж палачам, коих здесь сейчас не было, и казнить за разбой должен он. – Ступайте… – буркнул он. – Убирайтесь, ради богов! Идите… Знаю, кто вас подбил на зло.

Шейхи встали, попятились, после вдруг побежали в пески, алчные и коварные, мстительные, как звери.

– О, это племя нам досадит ещё… – он вздохнул.

С азиатами он был строг.

– Из Тира? – начал он. – Не скажете, вырвут вам языки, нос сплющат, будет страшней, чем мой, – шутил он.

– Меч царя! – выли агенты города торгашей. – К вам мы!! Ибо до нас дошло, до стран наших, царь Хеопс – ему слава! – умер. Мы пошли отдать честь царю, величайшему. Но эти шейхи нас захватили и… Славится твоя слава! Спас нас!! Дарим тебе невольниц моавитянок, царского лазурита короб, о, наш спаситель!

– Лжёте… – Военачальник вновь сел на камень: шпионам он респект не оказывал. – С вас спустят шкуру, – бросил он. – Кара вам от того, кто гнёт выи, кто разит миллионы… Вижу насквозь вас. Вы урезонили шейхов выступить и вернуть рудники и копи, чтоб по дешёвке брать руду и опять продавать её в Киш и в Мемфис… Ради Молóха, вашего бога, и ради мемфисской Эннеады, вы пожалеете. В путах пойдёте в Мемфис. Страшен он, суд царя! Ибо Хор жизни – жив царь.

Тирцев за шеи примкнули к жерди под одобрительный ор солдат.

– Дальше, – рек генерал, – в честь бога, чей шаг как Нил! кто видит за край вселенной! кто вырывает бивни из ртов слонов! чей голос ввергает в ужас! Ради царя Двух Почв! Отдохнём – и пойдём к рудникам Атека да к Стене Снофру, коей он отделил Азию от великого дорогого Египта. Вернём царю, чем владеет, грозен урей его! Отдыхайте.

Воины, кланяясь клетке с дремлющим Небти-Чебти, двинулись в тень. С ослов раздавали воду и пищу. Там пил Джедефра, принц, сын Хеопса, мощный и чернокожий. Лекари сели к раненым.

Рос шатёр генерала, кой следил азиатов, брошенных на пески поодаль.

Вдруг, потеснив всех, в маленьком парике, в схенти, чуть прикрывавшем пах, взялся гонец со свитком. От града Мемфис двести их с эстафетой мчались.

Текст прислал Хамуас, «Друг Царя», Главный Царского Дома, главный чиновник, чати, или же канцлер. Он заклинал вернуться из-за «немалых сложностей», взяв с собой «Сéнмута», офицера. Он мог настаивать, первый после царя, кроме цариц и принцев. Но он – просил. Рангом, ратною славой Главный Дома Войны, «Друг Отца Царя» и «Единственный Друг Царя», Петефхапи был выше… Сняв линоторакс, взяв чашу с пивом, он прошёл в щель в горах. На солнце хоть жарь яичницу – а в щели дул сквозняк, привёдший ум в норму. Генерал мыслил. В дне пути – копи, занятые врагами; надо спасать их. Но Хамуас – он умный. Требуя Петефхапи, он, видно, чует: лучше Синай отдать, чем утратить что-то там важное в самоё стране… Прав он. Истинно прав! Корень синайских бунтов – в странностях фараона.