Надежда Гаврилова - Хеллоуинские истории. Сборник страшных рассказов и стихов

– Иди, Фонарщик! – велел Дьявол. – Делай свою работу!

Кто-то осторожно коснулся плеча Джека. Он обернулся и увидел перед собой Барни Пиклза.

– Простите, сэр, – дрожащим голосом сказал Барни. – Где мы? Что это за место? Здесь так темно…

– Не бойся, Барни. Идем за мной.

– Откуда вы меня знаете?

– Знаю, – многозначительно ответил Джек.

Это успокоило Барни. Он пошел за Джеком сквозь тьму, которая отступала перед огнем фонаря. Скоро свет выхватил из тьмы заплаканное личико маленькой девочки. Она стояла и нервно мяла в руках подол голубого платьица.

– Мистер, – обратилась она к Джеку. – Я заблудилась. Вы поможете мне найти мою маму?

– Конечно, дитя. Идем со мной, не бойся. Твоя мама ждет тебя.

Они послушно следовали за Джеком. К ним присоединялись все новые и новые души. Где-то громко рыдала Банши, оплакивая покойников. Джек шел на ее плач и освещал путь во тьме.

Джек Маккенна просто исчез из тюремного лазарета, не оставив никаких следов. Полиция подозревала, что это был побег, организованный ИРА. Новые облавы, аресты и допросы ни к чему не привели. Исчезновение Джека Маккенны со временем стало городской легендой, обрастая все новыми и новыми подробностями. Кто-то говорил, что он действительно сбежал из тюрьмы и сейчас спокойно живет в Америке. Кто-то утверждал, что его насмерть забили охранники и обставили это так, как будто он просто исчез.

Иные рассказывали, что к Джеку явился сам дьявол и забрал его в ад за грехи. Недаром в полицейских отчетах говорилось, что утром в день исчезновения в лазарете отчетливо чувствовался запах серы. Кто-то даже сочинил песню «Джек в темноте». Песня эта стала очень популярной, почти народной. До сих пор ее можно услышать по праздникам на улицах Белфаста:

«Наш старый друг, бродяга Джек,

Сквозь тьму проложит путь.

И не сойти ему во век

С пути и не свернуть…»

Дневник Рауля де Морено, Лиссабон, 28 мая 1588 года

Эта запись в дневнике, вполне возможно, станет последней. Не сочтите мои слова проявлением смертного греха уныния или же страха перед скорыми опасностями: я просто стараюсь быть прагматичным. Уже завтра заботы корабельной службы не оставят мне времени и сил на ведение записей; а впереди нас ждет бой, и одному Господу известно, переживу ли я его.

В подобной ситуации, истинный кабальеро обязан привести в порядок свои дела и раздать все долги. Я так и поступил загодя во всем, кроме моего дневника: самое время поставить в нем точку – даст Бог, и она станет лишь запятой.

Уже завтра Непобедимая Армада 7 7 Испанская военная эскадра из 130 кораблей, снаряженная в 1588 году для обеспечения высадки войск на берега Англии (Англо-испанская война 1587—1604). Поход окончился сокрушительным поражением. выйдет из порта и возьмет курс на вражеские берега. И я на борту тридцати шести пушечного «Сан-Кристобаля» буду ее частью. Некоторые болтают, что герцог Медина-Сидония не годится во флотоводцы, и всех нас ждет погибель в водах Ла-Манша. Но большинство матросов, солдат и офицеров, славных мужей Испании, верят в решительную победу.

Пока одни проводят последние часы на суше в молитвах, а другие – во грехе, мне следует отдать еще один долг. Этому дневнику я, Рауль де Морено, должен одну историю. Ту историю, воспоминания о которой мирными ночами повергали меня в ужас – но в самые тревожные часы, напротив, поддерживали. И особенно поддерживают теперь.

Этой перемене есть причины, которые вы вскоре поймете. Трагические, пугающие и безумные события, о которых самое время поведать, случились двадцать пять лет назад – в 1563 году. Случились очень далеко отсюда…

В те дни автору сих строк было тридцать лет – и все эти годы я провел в землях Нового Света, ибо там родился. Предки мои ныне не значатся в списках знаменитых конкистадоров – но куда важнее, что они стояли плечом к плечу с другими завоевателями земель нынешнего вице-королевства Перу. Сам аделантадо Писарро 8 8 Франсиско Писарро-и-Гонсалес (1475—1541), знаменитый конкистадор, покоритель империи инков. жал руку моему отцу, чем я безмерно горжусь.

Отец растратил почти все здоровье, сражаясь с индейцами, продираясь сквозь непроглядные джунгли, карабкаясь по крутым скалам. Мне он желал иной доли и отчасти желание свое исполнил. Хотя я, как потомственный идальго, с детства привык к обращению с эспадой и мушкетом, вырастили меня в меньшей степени воином. В свои тридцать лет ваш покорный слуга Рауль де Морено был известен в заморских колониях как врач и исследователь.

Слава эта, впрочем, была неоднозначной. Как туземцы, так и испанцы относились ко мне по-разному.

Должно быть, вы знаете, что тогда испанцы нередко брали в жены местных женщин. Если те соглашались принять христианство, такие браки поощрялись и предводителями конкистадоров, и духовенством. Мы завоевывали Новый Свет для Бога и короля Испании, но не ставили себе целью уничтожить всех язычников. Привести их к истинной вере, к вассальной клятве и верному служению государю нашему – такова была главная цель. Если для достижения ее уместнее оказывалось взять знатную индианку в жены, а не мушкет в руки, мы так и поступали.

Но со мной все вышло немного иначе.

Да простят мне Господь Бог и любимая Испания, но я всегда чаял не изменить туземцев, а познать их такими, каковы они есть. Подобное сложно было реализовать в Перу, но однажды судьбе оказалось угодно забросить меня в земли, до которых Конкиста едва успела дойти. Там, на переднем рубеже христианского мира, за год до моего приезда, отстроили деревянную крепость, быстро обросшую небольшим городком. И форт, и городок носили название Сан-Мигель.

Итак, я прибыл в Сан-Мигель примерно за год до событий, составляющих суть моего рассказа. При себе имел я доброго коня, оружие, некоторую сумму денег, врачебные инструменты, да многочисленные записи о природе и жизни Нового Света. За спиною моей шлейфом тянулась репутация человека, склонного слишком сближаться с дикарями.

– Запомни, Рауль де Морено: покуда вице-король не пришлет подкреплений, мы почитаем неразумным связываться с индейцами. Они не претендуют на занятые нами земли, но там, за рекой – территория нехристей.

Так сказал мне капитан Кордова – человек, распоряжающийся делами Сан-Мигеля. Стоит ли говорить, что я не послушал его?

Кордове не нравились мои одинокие поездки за реку. Он скрипел зубами, но поделать ничего не мог: Сан-Мигелю требовались и врач, и учитель, а я с успехом совмещал обе должности, столь важные для молодой колонии. В вице-королевстве считали, что эти земли не богаты ни золотом, ни серебром: потому не наблюдалось избытка желающих ехать в Сан-Мигель.