Василий Карасев - Ледяная дорога в Миктлан. Городская повесть-фэнтези

– Эй, парень! – схватил его за рукав старик. – Спасибо тебе.

– За что? – удивился Мерк.

– За значок. Я его до—о—олго ждал, – старик поманил пальцем Мерка, и когда тот нагнулся к его лицу, тихо прошептал. – Я знаю, что Лышка искала. Хочешь, покажу?

– Лышка это кто? – также шепотом поинтересовался Мерк.

– Кошка бывшая, – неожиданно рассердился на вопрос старик. – Ее Варька плохо закопала, я ж тебе говорил. Вот, бери.

И вытащил из кармана своего гангстерского полосатого пиджака… ахат.

– Бери, бери, мне не жалко…

Талисманы, амулеты, обереги, апотропеи… Телесма у греков, тиласм у арабов, амулетум у римлян. Кремниевые удъяу – «вещь, которая сохраняет» – у египтян. Всю свою историю человек прячется от бед и несчастий, но увы… Они все равно его находят. Независимо от рас, верований и географического местоположения.

Ахат… Амулет коровы, как его называли жители долины Нила. Главное отличие амулета от оберега в способности накапливать силу. Оберег – одноразовая штука. Выполнил свою работу, отвел удар, от которого должен был защитить и рассыпался в прах. Или превратился в бесполезную игрушку, диковинное украшение. Амулет, как пылесос, всасывает в себя энергию и чем дольше он существует, тем могущественнее становится.

Золотая корова, несущая между рогами солнечный диск, лежала на ладони Мерка потемневшей от времени золотой пластиной. Древняя вещь. Сильная. Вот только диск солнца был почти черным, а это означало, что ахат сломан. Испорчен. Или… переделан. В свою противоположность – вещь, которая не охраняет, а порабощает владельца. Мерк поднял глаза на старика и увидел, что тот спит. Широкополая шляпа съехала на лицо, туловище обмякло, правая рука повисла, съехав с подлокотника. На губах старика неожиданно промелькнула улыбка. Ему снилась Америка, дикая книжная Америка, Америка—вестерн – страна—образ, которой она не была никогда. Он скакал по бескрайней прерии за стадом бизонов, уворачивался от отравленных индейских стрел, возил контрабандой виски в Чикаго, крутил на пальце кольт, прежде чем выстрелить в коварного врага. Века путались меж собою в гриве времен и осыпались легкой едва заметной улыбкой на морщинистое лицо мечтателя. Мерк еще раз подумал, что старик ему нравится. И аккуратно завернув в носовой платок, положил амулет в карман.

В подъезде было холодно. Если вы встретите выстуженный холодный подъезд среди жаркого лета – значит, из него ушли все хатифнатты. Маленькие прозрачные существа, которые греются на солнце, впитывая тепло, а затем разносят его по подвалам и стенам домов. Мерк вышел из подъезда. Поправил длинные волосы, снял с расстегнутой рубашки зеркальные очки и спрятался за ними от горячих лучей солнца. Еще раз оглядел двор и, заметив в сторонке сидящего на скамье дворника, направился к нему.

Несмотря на лето, дворник был одет в телогрейку и кирзовые сапоги. Словно его дубленную высушенную кожу тоже покинули все хатифнатты. Хотя любому доподлинно известно, что ни на людях вообще, ни на дворниках, в частности, хатифнатты не водятся. Слишком много чести. Впрочем, телогрейка его была нараспашку, ворот клетчатой рубахи расстегнут, а широкие брюки, больше напоминающие шаровары, завязаны куском обычной бельевой веревки. Казалось, на происходящее вокруг он не обращал никакого внимания, но Мерк знал, что это не так.

– Привет, хмырь болотный, – подойдя, поздоровался он.

Дворник пыхнул папироской и бросил на него настороженный взгляд.

– Откель знашь? – быстро спросил он.

– Знаки читаю, – насмешливо произнес Мерк, покосившись на трансформаторную будку.

– Колдун што ль? – поинтересовался дворник. – Или этот, как ево, экстраскунс?

Мерк присел на скамейку рядом с дворником.

– Экстрасенс, – поправил он. – Правильно говорить экстрасенс.

– А воняет от них гнилой магией, как от скунсов, – заупрямился дворник.

Мерк спорить не стал. Краем глаза он заметил, как из-за будки показались две расхристанных личности женского пола. На бомжихах были старые потертые кофты – на одной синяя, под цвет лица, а на другой – розовая под цвет вина, бутылку которого она держала в руках. Молодые мамаши с колясками, все еще прогуливавшиеся во дворе, шарахнулись в сторону, презрительно морщась и зажимая носы. Больше на бомжих никто не обратил внимания – видно, к ним давно привыкли. Маленького роста, с заостренными скулами и впалыми щеками, они двигались прямо к Мерку. Мятые длинные юбки волочились по асфальту, подметая его не хуже дворницкой метлы.

– Все в порядке, леди, – молодой человек снял очки и с любопытством посмотрел на бомжих, едва те оказались рядом. Ишь, хозяина выползли защищать. – Меня зовут Мерк, возможно, вы обо мне слышали.

Не ответив, бомжихи присели по соседству на поребрик и принялись по очереди тянуть вино из бутылки, молча прислушиваясь к разговору. Вряд ли бы хоть один обычный городской прохожий, случись ему проходить мимо, заподозрил в них нелюдей. Однако, именно так и было. Урбанизация и рост городов коснулись не только человечества. Лешии, кикиморы, зыбочники, русалки, лоскотухи и многие другие жители лесов и водоемов вынуждены были вслед за людьми податься в эти каменные джунгли и приспособиться здесь жить.

Болотник, он же хмырь болотный, забычковал папиросу и хмуро спросил:

– Чего надоть?

После чего ткнул кривым пальцем в сторону кикимор и добавил:

– Мои мирные все, в безобразиях не замешаны.

Имя Мерка болотник действительно слышал и, видно было, что занервничал.

– А что? – лениво спросил тот. – У вас тут безобразия бывают?

– Да где их нет, – буркнул хмырь. – Тока это люди меж собой, мы в их дела не мешаемся. Жил у нас тут ендарь под вон тем тополем о прошлом годе, воровал по мелочи с балконов, так я его самолично взашей прогнал.

Мерк усмехнулся. Ендаря – странное существо размером с маленького кабана, питающееся воздухом и охочее до всего блестящего – наверняка прогнали за то, что не желал делиться. Вслух же молодой человек требовательно произнес:

– Мне нужно знать все об обитателях этого двора – понимаешь про кого я. И еще… – он поднял глаза и посмотрел на окно, за которым оставил старика—гангстера. – О жителях шестнадцатой квартиры. Девушка и старый инвалид.

Болотник слегка расслабился, почесал волосатую грудь под расстегнутой рубахой, выдал нечто вроде улыбки и начал свой рассказ.

Чего особо рассказывать? Я-то в городе родился. Жил ране к центру ближе, а как массив стали застраивать, так сюды и перебрался. На окраине оно спокойнее как-то. Все свои, всех знаешь. Это в центре не понять, кто такой: с другого конца города приехал или вообще нездешний, а здесь чужой идет – за ним семь глаз разом смотрят. Почему семь? Поговорка такая, батько любил повторять. Он сам родом из Васюганья, слышал, небось? Пятьсот верст сплошных болот посреди Сибири. Рябчики, тетерева, куропатки. Рай. Ежели бы не батькин характер…. Бешеный он у меня был, чисто зверь. До поры до времени с рук сходило, пока на Лихо не нарвался. Ежели кто Лихо на болотах тронул – житья больше нет, ноги в руки и мотай, пока цел. Вот батько и утек в город.