Аджи Диас - Торговец счастьем

Иглоликий ничего не ответил, виновато глядя на тело.

– О Люциэль! Признайся честно, ты же ее не трогал?

– Нет. Это вышло случайно. Мы просто пили. Я виноват. Я все сам объясню клиенту. Будь что будет.

– Ты с ума сошел!? – Фирр Блимдан с трудом заглушил в себе крик. – Даже не думай! Я поручился за тебя перед ним. Твой провал – мой провал. Дай подумать…

И он начал ходить взад-вперед по комнате, стараясь не смотреть на труп и, Люциэль упаси, не наступить на него.

– Так. Имя и фамилия клиенту неизвестны. Младенцу дали другое имя в приюте. О родителях она ничего и никогда не знала, так?

Секатук кивнул.

– Крит отправил нас найти человека, которого никогда сам не видел. Заплатил нам хорошие деньги. Но если мы провалим дело, то мы…

– Клиент убьет нас, и никто не найдет наши тела.

– В точку. – цокнув языком, ответил Блимдан и вдруг остановился. – С пустыми руками мы не можем вернуться, ибо придется отдать деньги. С этим трупом мы тоже не можем поехать. А что, если не было трупа?..

Секатук нахмурил брови, оканчивающиеся по краям острыми отростками.

– Что, если мы найдем другого наследника, отдадим ему письмо и пригласим в Аррас? Мало ли этих безумных Врабье в этом городе.

– Заменим наследника? – указав на тело, спросил иглоликий. – Думаешь, выйдет?

– Да! Почему бы и нет? Избавимся от тела. Точнее, ты избавишься от тела. Потом, найдем её ровесницу, примерно того же возраста и все. Новый наследник готов.

– И отвезем её клиенту?

– Нет! – помотал головой частный сыщик. – Поступим хитрее. Только расскажем про дом, а сами вернемся в Аррас. Скажем клиенту, что девчонка не захотела приехать, у нее дела и все такое. Дадим ее данные, фамилию, внешность, адрес и пускай сам дальше разбирается. А мы получим вторую часть гонорара и будем готовы исчезнуть. Если повезет, никто ничего не узнает.

– Если повезет, – сказал Секатук, почесывая костяные отростки на подбородке. – Если.

Первое, о чем подумал Коул, открыв глаза, это завтрак. Точнее спешка. А если быть еще точнее, то вспомнился приют. Необходимость просыпаться рано, одеваться быстро и скорее бежать в столовую на завтрак за годы, проведенные среди таких же голодных сироток, как и сам Коул, превратилась в привычку, от которой он, видимо, никогда не избавится. Как можно быстрее, иначе ничего не останется, и будешь ходить голодным до обеда, иначе будет сложно работать. Теперь, конечно, еды и свободного времени хватало, но, каждый раз просыпаясь, хотелось бежать в столовую. Эта мысль первой возникала в сознании.

Но вокруг нет приюта или других сироток. Вместо общей спальни – вагон поезда «Мансель – Аррас». Вместо немытых коротко стриженых детишек – приличные на вид граждане: мужчины в костюмах, пальто и шляпах, женщины в платьях с пышными и не очень юбками, в милых накидках и шляпках.

– Еще не приехали, – любезно сообщила женщина, сидящая напротив.

Коул ничего не ответил, протер глаза, снял криво надвинутую во время сна кепку и огляделся. Вагон был почти полон. Кто-то смеялся над очередной пошлой шуткой, иные читали газеты с большими заголовками, третьи лакомились сладостями, что продавал бочкообразный конструкт, разъезжавший на маленьких колесах. Стоило кинуть монетку в специальное отверстие, и из люка сверху появлялся бокал сладкой газировки или лимонный сироп, или леденцы на длинной палочке, или… при мыслях обо всем этом, в животе Коула жалобно заурчало.

– Как спалось? – снова заговорила женщина.

Коул нахмурил брови, присмотрелся и только сейчас заметил девочку лет шести-семи, сидевшую рядом с женщиной. На ней было платьице, того же синего цвета, что и одеяние матери. Ее светлые волосы были собраны в бант, а в руках красовалась кукла с фарфоровым личиком. Решив, что сказать ему нечего, Коул уставился в окно.

Поезд несся по бескрайнему полю пшеницы. Где-то далеко на горизонте яркое золото медленно превращалось сначала в зеленую полоску леса, затем – в синее безоблачное небо. Вдали виднелись призрачные вершины гор. Коул сильно удивился тому, насколько наполнены красками земли за чертой города. Вся его жизнь прошла в серых стенах сиротского приюта. Но даже простирающийся за его высокой оградой Мансель, как и его небо были вечно закрыто плотной завесой тумана, туч и дыма заводских труб. Большинство жителей промышленного гиганта, выходя на улицу, носили респираторы или противогазы. Повезло лишь немногочисленной элите, живущей в облачных башнях, возвышающихся над вечным смогом Манселя.

Однако, стоило поезду выехать из города, и взору Коула предстали зеленые хвойные леса, тихие деревушки вдоль железной дороги, спокойные озера с рыбацкими лодками, поля и луга, на которых мирно пасся скот. И все это было таким живым, таким настоящим, не как в городе или приюте. В Манселе нет растений, нет такого солнца, нет этого чистого воздуха и прекрасного горизонта. Коул даже задумался о том, чтобы бросить все и остаться жить в одной из этих маленьких деревень. Стать фермером, рыбаком или лесорубом. Кем угодно. В силе, выносливости или трудолюбии Коул не уступал ни одному из крестьян, работавших сейчас на пшеничном поле. Он бы мог водить один из этих громадных шагающих тракторов, от которых вдали шли черные полоски дыма. Мог бы пасти скот, приглядывая за тем, чтобы безмятежных овечек не утащили волки или иные хищники.

Но, нет.

Коул отвлекся от лицезрения пейзажа и посмотрел на девочку, сидящую напротив. Она что-то лепетала, разговаривая со своей игрушкой. При виде фарфорового личика и аккуратного платья куклы, Коул усмехнулся, вспомнив те предметы, с которыми они играли в приюте. Детское воображение превращало старый башмак в боевой дирижабль, носки становились небесными червями, а покореженные ложки и вилки заменяли солдатиков.

Но в редких случаях детям удавалось поиграть и с настоящими игрушками: с солдатиками, куклами, мячами и плюшевыми медведями. Настоящие! Почти новые, строго хранящиеся в сундуке настоятельницы Врабие. В преддверии особых дней, воспитатели освобождали детей от работ, давали игрушки и разноцветные угольки. «Рисуйте свои мечты» говорила мадам Врабие, и сиротки часами увлеченно рисовали, все как один, почти одно и то же: солнце, дом, родителей, семью.

Причина внезапной доброты воспитателей была проста, и Коул понял ее очень рано. Иногда, раз в несколько месяцев, приют посещали местные меценаты, директора и хозяева местных фабрик. За несколько дней до прихода важных гостей, детишек переодевали в более чистую и новую одежду, сытно кормили, угощали сладостями и учили, что можно говорить, а о чем стоит молчать. Богачи приходили посмотреть, на что уходят их пожертвования и, довольные видом счастливых детишек, с чувством преисполненного долга, возвращались в свои особняки-мельницы и облачные башни.