Женя Лейнок - Пастыри. У богов всегда свои планы

Сартон шумно нёс свои могучие воды на запад к горизонту, расстилаясь на юг едва не до самой кромки неба. Его мутно-серое полотно скрывало мрачные глубины, полные опасных тварей, беспощадные ко всякому, кто неумело обращался с лодкой, но для Тодора Сартон был родным и не внушал ему страха, только почтение. Долгие годы в долине этой реки они с отцом добывают глину и песок для своих гончарных работ, Тодор не видел, да и не хотел видеть чего-то другого. Жизнь началась здесь и пройдёт здесь, а когда настанет время ей оборваться, их тела обмажут глиной и на закате отправят вниз по течению, чтобы солнце поглотило их навеки. Тодор обернулся и посмотрел туда, где виднелись стены города людей. Налетел ветер, и он почувствовал, как холод вплетается в его тёмные, влажные от пота волосы. Город стоял, окружённый каменной стеной, из-за которой виднелись то там, то здесь струйки белого дыма. Дозорный на сторожевой вышке – сегодня это был мебельщик Дикус – выглядел неясным силуэтом, но Тодор знал, что Дикус точно дремлет, свесив голову на грудь и приоткрыв свой грустный тонкогубый рот – отщепенцы не пытались проникнуть в город уже лет 30, больше досаждали одиноким путникам и группам с поставками для магов. Пора было возвращаться, и Тодор, отдохнув, встал и покатил свою тележку туда, где возвышалась серая стена.

Сам город был большим и многолюдным и представлял собой несколько районов, соединённых охраняемыми проходами. В нижнем, соприкасающемся со стеной, жили ювелиры. Это была сплошная беднота и пьянь, потому что маги не носили украшений, они были почитателями архитектуры, а богачам в городе серьги, кольца и браслеты требовались нечасто – бессмысленные побрякушки, от которых не было практической пользы, они дарили иногда по праздникам своим женщинам, только и всего. Ювелиры были рудиментом, остатками гильдии, процветавшей в старом, давно забытом обществе. Чуть выше жили мебельщики, на следующем уровне – гончары, ещё выше – ткачи и портные, и наконец, в верхнем городе обитала местная знать различного ранга – фермеры, пекари и мясники. Без них погибли бы голодной смертью и люди, и маги, потому что маги не работали физически вообще, а люди трудились каждый над собственной работой, не успевая заниматься чем-то ещё. Переходить из одной части города в другую без особой необходимости было запрещено. Также не разрешалось менять гильдию, ведь тогда каждый бы захотел заняться фермерством, готовить колбасу или печь хлеб. Были только три случая, когда люди из разных районов могли пообщаться: во время ежегодного грандиозного базара, когда шли на рынок раз в месяц или во время поставок для магов раз в три месяца – тогда около двух десятков человек из разных гильдий отправлялись с телегами, гружёнными товаром, в ближайшую к городу цитадель.

От ворот шла одна главная дорога, от которой, словно ветви от ствола, отходили в разные стороны проходы. Тодор повернул к тому, что вёл в гончарный район. Охранник сказал: «Здорово, Тодор!» и пропустил его. Охранники происходили из разных гильдий и, сменяясь, никогда не стояли у прохода в родную часть города, поэтому были лично знакомы почти с каждым его жителем.

Пройдя длинным, узким тоннелем, Тодор вышел на такую же узкую и мрачную улицу гончарного района. Здесь ему был знаком не то что каждый человек – каждый камень, поэтому на душе у него сразу стало теплее, и на лице появилась улыбка.

– Привет, Дарин! – крикнул он немолодой обрюзгшей женщине, которая перед деревянным покосившимся домом стирала какие-то тряпки в щербатом тазу. Вода из него плескалась во все стороны.

– Привет, привет, – отвечала она, ухмыльнувшись, и продолжала стирать.

Мальчишка, сын соседа, выскочил Тодору наперерез из-за поворота. Его щёки пылали, заношенная одежда была грязнее грязи, а по сияющим глазам нетрудно было догадаться, что он настоящий сорванец и у него случилась большая радость.

– Угадай, что сегодня было! – крикнул он и, не дожидаясь ответа, торжествующе произнёс: «Я уговорил охранника Лима разрешить мне взглянуть одним глазком на верхний район! Я видел одну тётку, она была в платье! А я не верил, что тамошние тётки носят платья! Она…

– Тише ты, балбес! – Тодор сгрёб мальчика своей сильной, как у медведя, рукой и прошептал ему на ухо: «Ты знаешь, что и тебе и добряку Лиму придётся очень плохо, если об этом узнают в верхнем городе. Думаешь, среди бедняков, которых ты знаешь всю жизнь, не найдётся того, кто пожалуется на тебя, чтобы получить возможность пристроить свою дочь или сына прислугой у богача?».

Мальчишка настороженно огляделся, сглотнул и смущённо поглядел на Тодора.

– Да уж, – проговорил он кисло, – я балбес. Просто у них там всё совсем по-другому… Если бы только ты видел!

– Я не хочу видеть, – отрезал Тодор. – Мне это не интересно. Жизнь идёт, как идёт, и по мне она вполне хороша. Мы не ювелиры, и слава элементам.

И он зашагал дальше.

Дом, в котором жили они с отцом, находился в самом центре района, но, несмотря на то, что состояла в гильдии почти тысяча человек, улицы нельзя было назвать оживлёнными. Дома выглядели собранными в кучу, нагроможденными; собственного двора не было ни у кого, не было даже заборов, однако мастерские и жалкие клочки земли, на которых люди выращивали чахлую зелень, охранялись каждым с повышенной бдительностью. Здесь было серо, однообразно и пыльно. Да, пыль… Ветер гонял её между безликими, приземистыми строениями из дерева и глины, закручивал в маленькие смерчи, вдувал в щели и открывающиеся изредка двери и окна, так что она была повсюду. Деревьев здесь не было. Травы практически тоже. Им просто негде было расти. Говорили, что они есть в верхнем городе, и будто бы там даже посажен сад, но никто никогда не видел этого и не знал, насколько можно верить слухам. Раз в год, когда проходил традиционный грандиозный базар, кто-нибудь из молодых юношей и девушек мог привлечь на торгах богача, и он приглашал счастливчика работать у себя в прислуге (хотя наняться можно было и другим способом, не совсем чистым), но обратно они уже не возвращались, потому не могли ничего рассказать. Говорили ещё, что женщины богачей носят платья и что они не работают, совсем как маги. Раньше Тодор не верил в разговоры – платье это ведь так неудобно для работы, непрактично, а как может человек не трудиться?! – но после разговора с соседским сорванцом он всю дорогу не мог выбросить это из головы.

Придя домой, он первым делом направился в мастерскую. Оставив тачку с глиной у входа, он зашёл в небольшое помещение, пахнущее влагой и землёй, довольно жаркое, потому что печь для обжига находилась здесь же. Обычно они с отцом работали вдвоём, но сейчас гончарный круг сиротливо молчал, а печь успела остыть. Никого не было в мастерской, и в груди Тодора что-то кольнуло, нехорошее предчувствие сжало сердце. Дом и мастерская были пристроены друг к другу, так что он быстро прошёл к двери, ведущей в жилую часть, и, войдя в комнату (это, собственно, и был весь дом), увидел отца. Тот лежал в постели, укрытый чьим-то шерстяным одеялом. Казалось, он спит, но когда Тодор вошёл, его глаза открылись.

Читать дальше