Владимир Колосков - Разгром

– Что там случилось? – спросил Хафар.

– Ничего хорошего, – ответил Мельхиор, – до праздника опасность от пришельцев вам не грозит, если не будете заходить в их часть пещер.

– Не новость.

– Опасность будет потом, но я подумаю, как с вами быть, – добавил Мельхиор перед тем, как уйти.

Идея того, что нечто маленькое и незаметное может в подходящих условиях оказывать огромное влияние на ход событий, была близка волшебнику: использовать крупицу хаоса, чтобы расшатать точно выстроенный план.

В доме Фраман Раджа ужинали. Семья и многочисленные гости шумно обсуждали предстоящий праздник. У Фрамана было шесть дочерей и один сын (сын, как водится, был младшим, последним). Такое количество дочерей соответствовало данному природой порядку. Считалось, что у шахов рождаются сыновья, потому что большую часть времени правитель проводит среди женщин в своем гареме. У визирей и военачальников, пребывавших в окружении солдат и чиновников мужского пола, по той же причине рождались дочери. Поскольку сыновей у шаха от многих жен бывало по нескольку десятков, это давало возможность заключать равные браки и семейными узами укреплять связь правящей династии с верхушкой знати. К сожалению Фрамана, шах был молод, его старшие сыновья едва входили в отрочество, поэтому своих четырех дочерей Фраман выдал замуж в другие семьи. Сейчас они изысканными беседами развлекали гостей в домах своих мужей. Оставалась надежда на двух младших дочерей, которые были одного возраста с сыновьями шаха, но конкуренция была высока. Постоянные интриги подтачивали счастье Фрамана и заставляли его возлагать на дочерей такое бремя ответственности за семейное благополучие, что девочки выглядели не по возрасту серьезно и скованно.

Паласар с необычайной для такой балаболки сдержанностью отбивал множественные вопросы гостей о том, куда сегодня запропастился его друг и главный гость Раджа. Даже витиеватые просьбы хозяина дома наталкивались на бесхитростные отговорки, что Мельхиор-де осматривает в городе парсийские древности.

– Великий маг и кудесник нюхает пыль в руинах, до которых нет дела даже крысам?! – восклицал Фраман Радж. – Он предпочел старые камни веселому обществу. Нет, я отказываюсь в это верить! Не таков Мельхиор, которого я знаю! Скорее уж тебя, рассказчик историй Паласар, можно застать за этим душным занятием.

– Безгранична мудрость великого мага, – пожимал плечами Паласар, – любознательность его простирается от далеких звезд, что тайнописью рисуют нашу судьбу на небесных сферах, и до серых камней, воздвигнутых пращурами, что таят в себе загадки седой старины. Кто может знать, что привлекло мудрейшего из живущих под небом к этим руинам? Что за знаки читает он там, где невежды, как я, видят лишь грубые стены? Быть может, ход времени вспять повернув, нашел он беседу с теми, кто не уступит ему в понимании майи.

– Да ты наплетешь! – рассмеялся Радж и пальцами отправил в рот комок обжаренной в оливковом масле манной крупы.

– Ваш гость нахлобучил вас, как этот тюрбан! – встряла в разговор Аридуашни, подносившая чай. Ловким движением руки сдвинула она выходной тюрбан Паласара так, что тот свалился ему чуть ли не на нос. Все гости встретили выходку служанки хохотом. Радж, сдерживаемый законами гостеприимства, не пустил на свое лицо улыбку и только погрозил Аринуашди кулаком. Впрочем, он ограничился предупреждением и не подкрепил угрожающий жест сдвинутыми бровями, что говорило бы о неотвратимости наказания.

Паласар же видел только узкую полоску пола перед собой, но нашел достойный выход из своего положения. Он приподнялся, подобрал под себя скрещенные ноги, так что оказался стоящим перед Аридуашни на коленях, взял ее за лодыжку и воздел к ней покрытые тюрбаном глаза. Он знал, чем смутит проказницу:

В ответ Аридуашни вырвалась и убежала, а гости оживленно загалдели, обсуждая лирическую красоту найденного Паласаром стихотворения. Даже серьезные дочери Фарадха, зардевшись, переглянулись. Они находили служанку недостойной таких высоких слов; им бы они подошли куда более, но кому, как не служанке, делать поэтические комплименты простому рассказчику историй. Вот если бы Мельхиор…

Волшебник показался в арочном проеме, ловко пропустил мимо себя Аринуашди, неосторожно бегущую на него с кувшином горячего чая. Найдя глазами Паласара, Мельхиор воспользовался всеобщим возбуждением и незаметно подобрался к освобождавшему себя от тюрбана рассказчику историй.

– Прошу извинить меня за недостойное гостя опоздание, Радж, – извинился волшебник, присаживаясь рядом с Паласаром.

– Ну что ты! – спохватился хозяин. – Ты, должно быть, голоден. – Радж любил потчевать.

– Как я понял по обрывкам разговора, мой друг безуспешно пытался раскрыть вам мой интерес к парсийским древностям.

– И что же заинтересовало мага, как говорят, величайшего к северу от Багдада, среди этих осколков старой веры? – спросил кто-то из гостей.

– Нашел одну настенную надпись, не мог оторваться, пока не прочитал до конца, а сарматский язык, как многим известно, сложен для перевода. Поверите ли, они пишут не справа налево и даже не сверху вниз, а слева направо, как римляне и греки! Какая удача, что я вырос именно в этом направлении письма!

Вздох удивления прошел над столом.

– И что же за мудрость содержалась в этой древней надписи?

– О, величайшая, – ответил Мельхиор и, подхватив миску булгура, начал отправлять в рот маслянистые, пахнущие фенхелем, комки.

Все ждали продолжения, и, немного насытившись, волшебник продолжил:

– Сей герметичный текст содержал полные правила проведения лошадного базара, что проходил здесь шесть веков назад каждый день две луны после Нового года. Поверите ли, но, зазывая продавцов, городские власти писали, что лучшего скакуна ярмарки тогдашний шах покупал за его вес серебром, для чего на площади были сооружены специальные весы!

Снова удивленный шепот прокатился над столом. Волшебник легко выдумывал, чем можно занять приземленные умы, а Паласар, только что блестяще выбравшийся из неудобного положения, сам подивился его умению владеть публикой.

– Как ни велики кажутся нынешние цены, глядя на прошлое, видишь, что вашей праздничной дороговизне есть к чему стремиться, – закончил Мелихиор.