Александр Тихорецкий - Выстрел по солнцу. Часть вторая

Ленский молча смотрел на нее. Весь груз передуманного, пережитого, вся громоздкая поклажа его дряхлой повозки, повисла над пропастью, раскорячившись бесполезной тушей, беспомощно цепляясь ободьями колес за ускользающее, съезжающее в пустоту, полотно дороги. Возница что-то кричит ему, бешено вращая глазами, хлещет коней тяжелой плетью, но все слабее и слабее его крики, все ниже и ниже оседает повозка.

А, может, не цепляться за нее? Что в ней такого, чего он не сможет найти там, дальше, за поворотом, так соблазнительно, так обнадеживающе манящим простором неизвестности? И уже давно, уже давным-давно ему известно, чего в ней не достает, что так неудержимо влечет ее в страшную бездну. Счастья. В ней не хватает самого обыкновенного, самого заурядного, ничем не примечательного счастья.

А вдруг, это крушение – и есть та плата, которую нужно внести за право обладания им? Кредит, который он так позорно выпрашивал у судьбы. А вдруг? Любовь и счастье – то, чего он ждал всю жизнь, ждал, надеялся и боялся. Боялся больше, чем смерти, чем одиночества, своей привычностью притупившего боль разлук и утрат, словно кривое зеркало, спрятавшего в бесконечных своих итерациях чистые, аутентичные отражения.

Он боится и сейчас, но что-то подсказывает ему, что сегодняшний день – день особенный, день, когда сбываются самые сокровенные желания, а мечты возвращаются исполнившимися, мудрыми и повзрослевшими.

И к черту судьбу с ее займами, балансами и расчетами. Он отказывается от своего дара, отказывается от этой пожирающей душу ренты, в счет уплаты предлагая самого себя, свою жизнь, капитал своих страданий, предательств, разлук. Пусть забирает себе все, пусть возьмет столько, сколько нужно, а если не хватит, пусть превратит его в каменное изваяние или испепелит на месте той самой молнией, однажды его уже едва не испепелившей. Да и бессмысленно все это. Он все равно не в силах остановить то, чего не миновать, ему некуда спрятаться от этих глаз, властных, влюбленных, завораживающих…

И он сдается, он отпускает свою повозку в безвозвратное, непоправимое падение, последним всплеском сознания выхватывая из купола золотистого полумрака прекрасного юношу, смеющегося, счастливого, протягивающего руки к пунцовому зареву рассвета, и голос, кольцами чистых, бархатистых кружев увивающий пространство.

– И не надо смотреть на меня, как на ребенка… Я уже не ребенок…

Время остановилось. Холодно и торжественно, как величественный, обряженный в шикарную ливрею церемониймейстер, оно затворило свои исполинские двери, и тысячи событий, тысячи вероятностей и судеб замерли перед ними эмбрионами будущего, причудливыми кристаллами виртуальной незавершенности. Они пока смутны и неясны, бледны и невыразительны, эти хрупкие ростки завтрашнего дня, их сложенные из бесплотных образов каркасы легки и прозрачны, и все таинства мира, все хитросплетения жизни открыты сейчас, обнажены донага, будто попавшиеся в ловушку звери, предоставленные воле охотника.

И не нашлось никого, кто захотел бы проникнуть в это сумеречное царство, ни один смельчак не отважился на дерзкий поступок, лишь двое влюбленных, те, для кого остановились стрелки Вселенских часов, стали невольными свидетелями грандиозного откровения. Но им не было дела до мировых тайн, до чьих-то судеб, до безрассудного безумства времени, они просто слились с ним, растворившись, растаяв, исчезнув за его волшебным, незыблемым пологом.

Здесь, за непроницаемой завесой царил нежный полумрак, пурпурное дыхание камина, струилось пламя свечей, и ароматы лета, заплутавшего, одинокой птицей отбившегося от стаи, медленно кружились в воздухе, наполняли сердце теплом воспоминаний. Отблески огня, словно тысячи изнеженных бабочек, порхали по комнате, мерцая плавными переливами призрачных гирлянд, сплетаясь причудливыми созвездиями, жарко раскрашивая тела влюбленных.

За окном все так же шелестел дождь, тяжелые капли глухо падали на стекло, мягкой аритмичностью неуловимо соединяясь с полетом бабочек, кружась вместе с ними в одном завораживающем вальсе.

Изредка ветер ожесточался, собирая капли в пригоршни, бросая их в стекло, и тогда вальс превращался в канкан, будто напоминая о тех, кто остался снаружи в мучительном неведении незавершенности, в томительном несовершенстве безвременья, но влюбленным было не до того. Счастливые, они были глухи ко всему.

– Женька…

– Что, Солнышко?

– Меня еще никто и никогда так не называл. Солнышко. Так красиво…

– Все когда-нибудь бывает впервые.

– Да… У меня этого «впервые» слишком много сегодня. Даже не верится, что так бывает…

– А что ты хотела спросить?

– Не помню. Я, наверно, глупая, да?

– Что ты, Солнышко. Ты ничуть не глупая.

– Нет, я просто чувствую, как глупею. Бабушка всегда говорила, что глупость – признак счастья, значит, я действительно счастлива, да?

– Наверно. Раз твоя бабушка говорила, значит, так и есть…

– А у тебя была бабушка?

– Ну, конечно, была. – пространство плыло в безудержной карусели волшебного вальса, вместе с ним плыло сознание, растекаясь на ленте времени ленивыми, бесформенными проекциями. – Как же я мог появиться на свет без бабушки?

Девушка тихо засмеялась.

– Ой, а я и, в самом деле, дурочка. К тому же еще и эгоистка. Весь вечер только о себе, да о себе. Надоела тебе, наверно. Это ужасно невежливо с моей стороны.

– Вот чепуха.

– Никакая это не чепуха. Хотя, – она снова улыбнулась, – это должно убедить тебя в моей правдивости.

– Ох, Солнышко… Что ты такое говоришь?

– Милый, только не обижайся, прошу тебя. Ты же тайный агент, а все тайные агенты очень недоверчивы, и, если бы я стала выспрашивать тебя, ты отнесся бы ко мне подозрительно, стал хитрить, замкнулся, а я этого очень не хочу.

Ого! Мысли, до этого лениво плывущие невнятной чередой, замерли, насторожившиеся, растерянные.

– И откуда такие умозаключения?

– Ты – не игрок. Я недолго побыла невестой Абдул-Гамида, но успела повидать игроков. Ты совсем не похож на них.

– А я особенный.

– Так и есть. Но так, как ты, поступают только люди с большей силой воли, а у игроков силы воли нет. Ты – разведчик, Женя. И не отпирайся, пожалуйста. И не пугайся. Я не шпион и не предатель, и всегда, с самого детства мечтала познакомиться с разведчиком. Это так романтично. – она тихонько рассмеялась – Только не разбивай мои розовые иллюзии своими откровениями! Не рассказывай, как скучна и обыденна твоя профессия! Я, может быть, и влюбилась благодаря этому образу.

Тревоги улетели вдаль пустыми фантиками, растворились в прозрачной синеве неба.

– Хорошо, не буду.

– Расскажи о себе.