Александр Тихорецкий - Из жизни лис

Иллюстратор обложки Olga Doff

© Александр Валерьевич Тихорецкий, 2022

ISBN 978-5-4493-2992-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сейчас уже и не вспомнить многого; измученная, изломанная память отказывает, сдается. Но прядет, прядет время свою упрямую ткань, пробуждаются, мелькают обрывки, осколки, образы, далекое, яркое, безнадежно недосягаемое; мерцает чей-то неясный силуэт. Кто-то высокий, стройный, худощавый. Ежик белокурых, отливающих золотом волос, милое, открытое, доброе лицо. Чуть с горбинкой нос, полные губы, синие глаза. Это он? Он? Он… И приходят покой, умиротворение, и утихает боль, и вновь, как когда-то, замирает нежностью сердце. И приходит, возвращается тот самый день, возвращается и обрушивается ярким радужным калейдоскопом, небом, зеленью, солнцем; тысячи мельчайших фрагментов, чувств, мыслей, слов складываются пестрой, неповторимо прекрасной мозаикой. Карусель лиц, музыка, тенистые лабиринты аллей – да! да! это тот самый день, городской парк! И число! число! – врезано в память, отлито бессмертной бронзой! – пятое сентября, 2008 год! Число какое-то особенное, с чем-то связано. С чем-то важным, знаменательным, – с чем? с чем же? И вдруг – будто кто-то нажал клавишу выключателя – все проясняется, становится на свои места: она – Аня Снегирева, школьница, ученица 10-го класса, а девчонка рядом – Тонька, ее подружка и одноклассница, они в городском парке, идут куда-то, взявшись за руки. Что? школьница, ученица? – подождите-ка! а что они делают в парке, в самый разгар буднего дня? Та-ак. Неужели школу прогуливают? Краска стыда заливает щеки, хочется спрятать глаза, провалиться сквозь землю, но понемногу, крупица за крупицей возвращаются легкость, беспечность, озорство; приходят слова, игривые, смелые, лукаво простодушные. Ну да, прогуливаем. Так, а когда же еще прогуливать? В ноябре, когда зарядят эти жуткие ледяные дожди? Или в январе, когда снега по колено навалит? А в сентябре – хорошо, тепло, на пляже еще люди загорают-купаются, вовсю аттракционы работают. Опять же, уроки – чистая условность и формальность, прогул – и не прогул вовсе, так, мелкое недоразумение. Да такими, как они, прогульщиками весь парк полон, – наверно, если всех собрать, как раз на ту самую школу и наберется. И девчонок полно, и мальчишек, конечно же, – кстати, очень даже ничего попадаются, симпатичные, сердце так и замирает. Но тут самое главное – не показывать виду, что тебе кто-то понравился, вести себя холодно и неприступно, а то – фиг кто подойдет. Загордятся и все, пиши – пропало. Парни, они – такие.

Так учит ее Тонька, учит, будто старше, как минимум, лет на десять, даром, что одноклассница. И Аня поддакивает, подыгрывает, делает вид, что так и надо, одним словом – притворяется. И нет ничего в этом страшного или предосудительного, притворяться вообще – нормальное явление, люди только и делают, что притворяются. Она вот – рохлей и тихоней, Тонька – бедовой и разбитной, этаким Гаврошем в юбке, грубит, дерзит, сквернословит, – и опять-таки ничего необычного, стандартный поведенческий скрипт. Хотя и довольно рискованный, чреватый разного рода непониманиями и неприятностями, – так, например, Анина мама поверила Тонькиному лицедейству и заладила одно и то же: не водись с ней, и все тут! Конечно, можно поздравить Тоньку с талантливой игрой, но ей-то, Ане – ей что делать? с кем водиться? У них на улице из девчонок только Тонька одна нормальная и есть. И судьбы у них – как под копирку, – неполная семья, обеих отцы бросили. Правда Тоньке, все-таки, повезло больше, – она хотя бы знает, где ее кровный-приснопамятный, даже может с ним видеться (всего-то пару остановок на троллейбусе), а Анин уехал куда-то совсем далеко. Сначала в один город, потом в другой. И потерялся – ни ответа, ни привета, будто сквозь землю провалился. И от этого обидно очень – ну ладно с мамой вы не поладили, но она, она, «любимая дочурка» здесь при чем! Неужели не заслужила хотя бы пары слов, коротенькой SMS-ки! И так – с апреля месяца! она даже барда этого патлатого жеманного возненавидела – «…я ушел в апреле, я нашел повод…». Да какой к черту повод! Ах, человек искусства! творческий кризис! Эгоизм это все! самый банальный! Как будто каким-то кризисом можно трусость и предательство оправдать! И любовь перечеркнуть, и память стереть! И уехал как! – не попрощавшись, не оставив даже записки для нее, только и остается – утешаться нелепыми, придуманными наспех и за него оправданиями: пожалел, не хотел сцен, скандалов; долгие проводы… И мама измучилась, испереживалась вся, – может быть, поэтому Тоньке от нее достается? – трудно, все-таки, поверить, чтобы мама, педагог со стажем, приняла за чистую монету весь ее этот неуклюжий маскарад. Вот только папу этим не вернешь, и мама ходит гордая и непоколебимая, как королева; только в глазах, на самом дне – тоска и тревога, залегла горькая складка у губ. Что поделаешь, люди упорны в своем притворстве, снять маску для них – все равно, что раздеться прилюдно догола.

И Раиса Николаевна, Тонькина мама, тоже притворяется, только по-другому – окружила себя ухажерами, их у нее – целый полк, хоть отбавляй, на любой вкус. И помоложе, и покрасивее бывшего мужа. Но даже ребенку понятно, что все поклонники эти – не от хорошей жизни, а для того лишь, чтобы притвориться, что все у нее хорошо, чтобы боль и обиду замаскировать. Ну и, разумеется – в муже бывшем ревность вызвать, – вот начнет ревновать и обратно вернется. Правда, Тонька говорит, что как только это произойдет (а в том, что так и будет, нет никаких сомнений), они его сразу же обратно и прогонят. Только Аня не верит ей, – в такие минуты маска подружки соскальзывает, исчезают жесткость и непреклонность, и выглядывает настоящее лицо, умное, доброе, беззащитное. И становится жаль ее, и себя тоже, жаль до слез, до умопомрачения, и, будто почувствовав это, как-то робко, смущенно та замолкает, замирает; повисает пауза, хрупкая, невесомая, пронзительная. И хочется, чтобы это длилось и длилось, чтобы они оставались вот так – вдвоем, лицом к лицу, глаза в глаза долго, как можно дольше, и тогда стронется, поползет обратно громадный ледяной маятник и свершится чудо, и больше не нужно будет врать, изворачиваться, притворяться. Но чуда не получается. Потому что в этом месте всегда происходит что-то необъяснимое, непонятное, срабатывает какой-то невидимый механизм, – будто улитка, Тонька пятится в раковину, отводит взгляд, начинает бормотать что-то невнятное, самоутвердительное. О том, что не признает всех этих «телячьих нежностей», что удача любит твердых и сильных, и жалеть нужно только неудачников и слабаков.