Александр Тихорецкий - Из жизни лис

– Нет! Вы не так меня поняли! Я хотел бы пригласить вас в кафе. Мы могли бы там отдохнуть, поговорить… Понимаете, я приезжий, турист, я ничего и никого здесь не знаю…

Струна взлетела отчаянно, высоко, в Тонькиных глазах, как в зеркале – растерянность, мечтательность. Их приглашают в кафе! Господи! в кафе! В кафе, а не на какую-нибудь скамейку или в беседку, где они обычно цедили вульгарный джин-тоник, закусывая орешками из пакетика, и где все время приходилось торопиться и оглядываться – не идет ли кто-нибудь? В кафе, где они смогут сделать заказ, важно водя пальцем по строчкам меню, обмениваясь мнениями и перекидываясь комментариями, и официант будет терпеливо ждать, угодливо склонившись, ловя каждое слово? В кафе, где витает дух беспечной и необременительной праздности, той самой таинственной и вожделенной «dolce vita», где каждая фраза, каждый взгляд, жест подернуты патиной декаданса, богемно-драматического гламура, и где никто, никто и никогда не посмеет обозвать их «малолетками»?..

Взгляд Тоньки снова стал жестким, цепким, струна натянулась, скулит: нет! не надо! не надо, пожалуйста!

– А что взамен?

Будто сдаваясь в плен, Стефан поднял вверх руки.

– Ничего! Только ваше общество! – он улыбнулся любезно, немного смущенно; напряженность исчезла с лица. – Так я могу надеяться?

Тоненько пискнув, струна провисла; не сговариваясь, даже не обменявшись взглядами, подружки согласно кивнули.

Они выбрали место в глубине открытого кафе, пестрящего разноцветьем зонтов, уселись за столик. И никакого ханжества, никаких противоречий – уйти они всегда успеют, просто глупо не воспользоваться такой удачей, когда еще представится случай. И скребется, хнычет надежда, и индикатор мироощущения застыл на отметке «пауза»; нервное, тревожное, ожидание чего-то неясного, необъяснимого, появившееся еще утром, вначале робкое и несмелое, принятое сперва за банальное предвкушение запретных удовольствий, материализовывалось понемногу вполне себе явственной уверенностью. Явственной и прекрасной – все будет хорошо! Все обязательно закончится хорошо! Самым что ни на есть Голливудским хэппи-эндом! Аня попыталась было копнуть поглубже, понять – с чего бы это вдруг такие бонусы-анонсы? попыталась и ровным счетом ничего не отыскала и не поняла, – одна лишь радость, добрая, светлая, беспечная отрешенность. И возбужденное, счастливое лицо Тоньки, ее суетливое, жаркое верещание: «Анька, я ему понравилась! понравилась! клянусь! Я чувствую! я вижу!» казалось милым и забавным, вызывало тихое, снисходительное умиление-умиротворение, даже жалость, чувство вины; она лишь улыбалась, отводила глаза.

Пришел официант, сменил пепельницу, оставил меню. Стефан с видом светского льва остановил его.

– Мы приезжие. Порекомендуете что-нибудь? на ваш вкус?

Официант не раздумывал.

– Стейки свежие, гарнир сложный. Из салатов – очень греческий неплох, наш повар его чудесно готовит.

Стефан взглянул на Аню с Тонькой (как будто они могли сейчас что-то соображать, возражать!).

– Вы не против? Стейк, салат? Затем… – он всматривался в строки меню. – Соки… Ага, вот апельсиновый. На десерт… – он снова посмотрел на своих спутниц, оцепеневших, совершенно оглушенных происходящим.

– Мороженое, – пискнула Тонька, – мороженое с шоколадом.

– Три порции мороженого с шоколадом, – продолжал диктовать Стефан замершему (как и было предсказано заранее!) в почтительном полупоклоне официанту, – ну, и фрукты, и кофе.

С этими словами он вернул официанту меню, откинулся на спинку стула. Что ж, эффект был полным и сногсшибательным. Если он хотел произвести впечатление, это ему удалось!

Украдкой, из-под ресниц Аня рассматривала Стефана – лицо как лицо, да, красивое, да, необычное, нездешнее, но нельзя, нельзя влюбляться, надо держаться, держать себя в руках. Она же умница, опытная уже, кое-что (жизнь научила-заставила) знает, умеет. Например, взять и поменять эпитеты, оценки – «красивый» на «смазливый», «иностранец» на «чужак», – вроде и ничего особенного, но уже все подергиваются налетом, ржавчиной впечатления, уже не так трепетно, бессильно. Беззащитно, безнадежно; уже не так страшно. И дальше – в том же духе; она уже делала так, много раз, и всегда помогало. Но сейчас что-то мешает, цепляет взгляд, останавливает, притягивает. Заставляет смотреть на это лицо вновь и вновь. Что в нем? Какая-то соринка, грустинка в глазах – будто льдинка, как у Кая из «Снежной королевы»… Так! стоп! никаких сантиментов, розовых соплей! она уже приняла решение, остановилась! У последней черты, в самый последний момент – «смазливый», «чужак». И потом – Тонька, они ведь – подруги и вообще… Черт! и мысли как назло – путаются, будто пробуксовывают! Подруги, подруги; нет, надо что-то посерьезнее эпитетов, повесомее, что-нибудь из разряда непреодолимого, форс-мажора. Аня взглянула внимательнее – вот же, черт! и ничего такого! Никакого подвоха, никакого второго дна, весь, как на ладони: честный, искренний, хороший; пожалел, помог, накормил. И все же. Что-то не так, что-то сидит занозой, настораживает… Какая-то нестыковка, фальшивинка… Ага, вот – не может же он один путешествовать, где его взрослые? Хотя, опять мимо – отпустили погулять или сам сбежал в поисках впечатлений-приключений, мало ли. И таки нашел, надо отдать должное, хотя и довольно хлопотные и накладные, – уговорил! пригласил! назаказывал – даже подумать страшно, сколько денег заплатит! Рассчитывает улизнуть, не заплатив? Да нет, вроде бы – спокоен, улыбается; уже к этому времени выдал бы себя чем-нибудь. Тогда что? Для чего ему все это? Вот ведь вопрос! Вопрос вопросов и вопрос актуальный пока, без ответа… «Ну да! Ну, конечно! Увидел тебя и влюбился с первого взгляда!». Будто подслушав ее мысли, Стефан поднял глаза, улыбнулся, и улыбка пробежала теплой волной между лопаток, рассыпалась мурашками по плечам, рукам. Да что же это с ней? Прямо жар, лихорадка какая-то; к врачу надо…

Динамики плеснулись песенкой: «…все только начинается, на-чи-на-ется…»; краска подступила к шее, залила щеки, как сквозь сон, она услышала свой голос:

– А ты… вы откуда к нам приехали?

– Я? – рассеянно переспросил Стефан (это что? привычка у него такая – переспрашивать! Или придумывает, что соврать?). – Я издалека, из Швеции.

– Так ты швед? – Тонькин голос завибрировал приятностью, уважительным торжеством, – ну еще бы! Швеция – это вам не Болгария какая-нибудь. – А по-русски где так наловчился?

Стефан взял из вазы апельсин, подбросил.

– У меня мама была русская, она и научила. Мама – русская, отец – швед…

Была?

– А где… – Аня и Тонька одновременно запнулись, переглянулись, – …твои родители? – закончила деспотичная Тонька, бросив ей выразительный взгляд.