Франсин Риверс - Сад Лиоты

В горле у Лиоты пересохло, она чуть не расплакалась при мысли, что потерпела неудачу.

— …Время искать, и время терять…

Лиота закрыла глаза.

О, Господи мои дети как заблудшие овечки. Узнают ли они Твой голос, когда Ты призовешь их? Заплачут ли с облегчением и побегут ли к Тебе? Или они останутся глухи к Тебе, Господи? Даже услышав Тебя, не убегут ли, гонимые страхом? Будут ли отталкивать руку, которая тянется к ним ради их же спасения?

Она предпринимала отчаянные попытки что-то сделать. Но все ее старания оказались напрасными. И вот теперь молодой велеречивый пастор призывает делать… делать… делать…

Она делала все, что было в ее силах, и ничего хорошего из этого не вышло. Ей всегда не хватало времени. Пролетали дни, недели, годы.

Лиота почувствовала, как Энни взяла ее руку, и. вздрогнув, открыла глаза. Внучка с нежностью смотрела на нее и улыбалась. Лиота тоже улыбнулась, чтобы не выдать своих переживаний. Однако глаза Энни наполнились слезами, и она взяла бабушку за обе руки.

Лиота снова закрыла глаза.

Ничего хорошего я не сделала, Господи, и вот я сижу здесь и вижу, что сделал Ты. Может быть, еще есть надежда?

Если бы она могла сказать правду. Если бы дети выслушали ее…

— …Время сберегать, и время бросать…

Эти слова вызвали в душе Лиоты бесконечную нежность.

О, Господи, своей любовью я отражу все сказанные мне злые слова. Избавлюсь от раздражения и гнева, обиды и отчаяния. Не буду без конца терзать себя размышлениями о несправедливых обвинениях, молчании и длительном непонимании. Буду думать только о Тебе. Об Энни. О цветущих в саду деревьях. О многолетних и однолетних растениях, которые и не нуждаются в особом уходе. Цветы не растут, если нет дождя, а дождь идет все время, Господи.

О, какой затяжной дождь.

— …Время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.

Лицо Лиоты выражало решимость. Да, она растопит сердце своего сына и охладит гнев дочери. Больше она не будет молчать.

О, Отец, время пришло. Не так ли? Время рассказать правду о прошлом. Я любила долго и сильно, но пришло время возненавидеть зло, которое отдалило моих детей от меня. Я буду сражаться за Эйлинору и Джорджа независимо от того, понравится им это или нет. И я буду бороться до последнего вздоха. Я долго ждала этого часа и теперь расскажу им все, что должна была рассказать. Они будут потрясены. Может быть, тогда они сойдут со своих пьедесталов, скинут своих идолов и повернутся к Богу живому, Который сотворил их и любит как Своих детей.

— Слава Отцу… — запели в собрании молящихся, и Лиоте показалось, что своды купола загудели в унисон голосам. — …И Сыну, и Святому Духу…

Лиота не пела вместе с прихожанами, она не помнила ни одного сказанного пастором слова, однако чувствовала себя обновленным человеком. Она даже не пыталась присоединиться к поющим, но их пение отзывалось в ее сердце.

Господи, омой меня Своей живой водой, окропи меня иссопом. Кровью Твоей я очищена и стала белее снега. Исцели мое израненное сердце. А потом дай мне Твой меч.

Затем все прочитали молитву, и четверо мужчин вынесли в зал тарелки для пожертвований. В это время молодая чернокожая женщина запела гимн. Ее исполнение смутило Лиоту, и она еще раз прочитала в программке название гимна, который с трудом узнала. Тогда она предположила, что женщина поет в стиле соул. Ее вибрирующий голос вызывал у Лиоты желание крикнуть: «Пойте по нотам! Пойте просто!» Энни улыбалась, и всем остальным гимн тоже нравился. Лиота видела, как молодая женщина вкладывает душу в свое пение. Boт она взяла такую высокую ноту, что у Лиоты мороз пошел по коже. Как тот день, когда соседские детишки хоронили птичку…

Святые угодники, не их ли это мать, а? Чем-то они похожи.

Лиота смотрела, как одна из тарелок для пожертвований приближалась к ней. Она открыла свою сумочку, стараясь не думать о том, сколько дней осталось до получения пособия. Все, что она смога найти, в сумме составило девять долларов. Девять долларов! Что за жалкие крохи, чтобы предлагать их Властителю вселенной, Создателю всего сущего. Смущенная, она зажала деньги в руке. Когда ей передали тарелку, она положила их под белые конверты с пожертвованиями других прихожан и вернула ее назад.

Мужчины понесли тарелки к алтарю, и все запели славословие, известное Лиоте с давних пор. Пастор прочитал одну из последних молитв, в которой попросил Бога дать всем присутствующим, когда они выйдут из церкви, силы совершить что-то во имя Иисуса. Он сошел с кафедры, и прихожане встали со своих мест. Все запели ритмичную песню, сопровождая ее хлопками в такт музыке, чем-то напоминающей еврейскую мелодию. Лиота стояла потрясенная, растерянная. Эта демонстрация истовости даже отдаленно не была похожа на торжественные воскресные службы, к которым она привыкла. И прихожане отличались от тех безмятежных, спокойных людей, когда-то сидевших на церковных скамьях.

Когда песня закончилась, все зашевелились и заговорили. Одни прихожане потянулись к выходу, где с ними прощался пастор. Другие, казалось, вовсе не спешили покидать церковь. Они собрались в группки и оживленно о чем-то беседовали.

Многое изменилось.

Не успели Лиота и Энни сделать двух шагов, как молодая чернокожая женщина, сидевшая на ряд впереди них, обернулась, видимо, желая познакомиться и перекинуться словечком. Имя этой женщины Лиота пропустила мимо ушей.

— Это моя бабушка Лиота Рейнхардт, — представила ее Энни.

— Приятно видеть вас здесь, миссис Рейнхардт, — заметила женщина. — Вы, наверное, из Сити?

— Нет. Я живу здесь и вот уже двадцать лет хожу в эту церковь.

Женщина смутилась:

— О, я в некоторой растерянности. Мне казалось, я знаю всех местных прихожан.

— Я несколько лет не была в церкви, потому что от моего лома сюда трудно добираться. Обычно я приезжала на автобусе.

Лиота взяла Энни под руку, словно искала ее поддержки. Она немного нервничала среди снующих вокруг нее людей и двигалась очень осторожно. Ей не хотелось, чтобы кто-то толкнул ее, и она растянулась бы на полу, насмешив всех. Энни положила свою ладонь на бабушкину руку.

— А где вы живете, миссис Рейнхардт? — поинтересовалась женщина.

— В районе Димонд.

— Мне знаком этот район. А на какой улице?

Вместо бабушки ответила Энни.

— Что вы говорите! — удивилась женщина. — На той же улице живет Арба Уилсон. Вы должны ее знать.

— Я уже никого не знаю на моей улице.

Лиоте не терпелось избавиться от смущавших ее дальнейших расспросов. Арба Уилсон… Теперь, по крайней мере, ей известно имя ее соседки.

Энни в замешательстве посмотрела на бабушку. По тому, как та засуетилась, внучка почувствовала, что ей неловко. Кроме того, приветливая женщина тоже не знала, что сказать. Энни пожала ей руку и вежливо объяснила, что рада приятному знакомству, но они должны попрощаться.