Франсин Риверс - Сад Лиоты

— Бабушка, он пригласил тебя хоть на один танец?

Она усмехнулась:

— Он не умел танцевать. И был слишком гордым, чтобы всем показывать это.

— А как же ты с ним познакомилась?

— Оркестр ушел на перерыв. Разгоряченная танцами, я так устала, что не могла отдышаться. Всю первую половину вечера Бернард стоял возле столика с напитками и смотрел на меня. И больше ничего. В руках он держал бокал пунша и отпивал из него. Он улыбнулся мне и жестом предложил сделать глоток. И тут я решила взять инициативу в свои руки. Решительно шагнула ему навстречу и протянула руку, говоря, что я очень хочу пить. Он весь вспыхнул от волнения, отдавая мне бокал. Я осушила его, вернула обратно и попросила еще один.

— Ну, бабуля! — Энни расхохоталась. — А мне никогда не хватало смелости!

— Большинство женщин и представить себе не могут, как можно вести себя подобным образом. А я всегда отличалась тем, что следовала своим желаниям. Ну, и потом я понимала, что быстрее состарюсь, чем он решится заговорить со мной. Да и слухи о войне не вселяли надежды на счастливую жизнь. Вероятно, этим можно оправдать мою тогдашнюю напористость. Но я не хотела упускать такую возможность. Я подумала, что если никогда раньше не видела его на танцах, то вряд ли он еще когда-нибудь придет сюда. А под лежачий камень вода не течет. Одного взгляда на твоего дедушку оказалось достаточно, чтобы я решила: шанс получить от него приглашение на танец стоит риска публичного унижения.

— И он, естественно, пригласил вас?

— О, он сделал даже больше: попросил моей руки.

— Прямо там, в танцевальном зале? В тот же вечер ?

— Нет, позднее. В машине. На заднем сиденье [23] Имеется в виду заднее откидное сиденье в кузове спортивного автомобиля. .

Корбан не смог удержаться от смеха. Вот уж чего он не мог себе представить, так это Лиоту Рейнхардт в такой ситуации. Заметив ее строгий взгляд, он растерялся и выпалил:

— Виноват.

— Действительно, виноват, — сухо проговорила она. — Могу себе представить, какие пошлые мысли пронеслись в вашем ограниченном уме. Вы хоть когда-нибудь сидели в машине на таком сиденье?

— Нет, мэм, — пробормотал он, поморщившись.

— Конечно, откуда вам знать. Там мало места, слишком мало, чтобы делать то, о чем вы подумали. Уверяю вас. Особенно если машина несется, подпрыгивая на ухабах, и ветер дует в лицо.

— Да я ничего, я так. А чья была машина?

— Одного из друзей Бернарда. Не помню его имени, но он узнал от моей подруги, что нам надо добраться до дома. А когда танцы закончились, было уже поздно. Мы стояли на автобусной остановке, и они, проезжая мимо, увидели нас. Когда я оказалась в машине, то не прошло и двух минут, как Бернард наклонился ко мне, обнял и пообещал, что придет день и он женится на мне.

— И что вы ему ответили?

— Я была уверена, что это шутка, и поддержала ее: «Как насчет следующей среды? У меня выходной». Однако на другой день во время нашего свидания я поняла, что он не шутил.

— Это самый короткий из всех скоропалительных романов. — Улыбка Корбана стала еще шире. — Всего одна неделя.

— На самом деле почти год был потрачен на то, чтобы его мать изменила ко мне свое отношение. Понимаете, в тот вечер Бернард впервые пришел домой поздно, а его родители сильно беспокоились, ждали его возвращения и не ложились спать. Он рассказал им, что встретил девушку, на которой собирается жениться. Выслушав его, они подумали, что я… короче говоря, никто из родителей не пожелает, чтобы их единственный сын женился на девушке такого сорта. Девушка, которая танцует со всеми мужчинами подряд, пьет из бокала первого встречного и принимает предложение руки и сердца на заднем сиденье автомобиля, — распутница.

Она потерла виски, как будто желала унять боль.

— Я не понимала родителей Бернарда, они не понимали меня. До ухода моего мужа на войну мы редко бывали у них в доме. Бернард заходил к отцу и матери по воскресеньям, когда возвращался с церковной службы. Я несколько раз готовила для них обед, но… мама Рейнхардт была хорошим кулинаром, а я всего лишь новичком, который за всю жизнь научился готовить тунца, солонину, капусту и картошку. — Она загадочно улыбнулась. — Так что мне не удалось произвести на маму Рейнхардт благоприятного впечатления. Она всегда была недовольна мной.

— Какая брюзга! — с негодованием воскликнул Корбан, принимая близко к сердцу то унижение, которое пришлось пережить Лиоте.

— Но и вы поначалу нелестно думали обо мне. Она внимательно посмотрела на Корбана. — Разве нет?

— Теперь это не имеет никакого значения.

— Может быть, вы и сейчас так думаете. Вас учили тому, что нужно относиться к старшим с уважением?

— Да, мэм.

— Вот это мне нравится в вас, Корбан. Вы дерзкий. — Увидев в глазах Лиоты озорные огоньки, он вдруг ощутил свое безграничное сходство с ней. Уж она-то давала жару в молодые годы.

— Короче говоря, они нечасто наведывались к вам на обед, — надеясь услышать продолжение рассказа, заключил он.

— Раз в неделю мы терпеливо переносили общество друг друга. С отцом Бернарда я прекрасно поладила, а вот мама Рейнхардт просиживала молча положенное время. Если и говорила, то по-немецки обращаясь к супругу, а он должен был переводить.

— Она что, так плохо говорила по-английски?

— Нам обеим приходилось преодолевать языковой барьер. Ей было не легче выучить английский, чем мне немецкий. С годами мы научились понимать друг друга, но это произошло незадолго до ее кончины.

— А моя мама говорила по-немецки? — спросила Энни.

— Да, она и дядя Джордж общались дома на этом языке, пока их отец не вернулся с войны. После чего в этих стенах перестала звучать немецкая речь.

— А как же папа и мама Рейнхардт?

У Энни от удивления округлились глаза.

— В присутствии своего сына они говорили на английском.

Наступила тишина. Корбан терпеливо ждал, понимая, что Лиота готовилась сказать то, в чем ей трудно признаться. Он видел в ее глазах слезы, когда она молчала и потирала виски, собираясь с духом. Сразу как-то поблекла и как будто состарилась. Она казалась беззащитной перед лицом своих прежних страданий, которые оживали в ее памяти.

— Лояльность свекрови прошла проверку, когда Бернард ушел на войну, — наконец проговорила она. — У супругов Рейнхардт в Германии оставались братья и сестры, и я помню, как они оба называли Гитлера сумасшедшим. Прочитывая все ежедневные газеты, они глубоко переживали каждое известие, приходившее из Германии. Авторы некоторых газетных статей называли немцев «кровавыми Гансами». Покинув Европу, супруги Рейнхардт вели постоянную переписку со своими родственниками, и в одном из писем они прочитали, что в Германии любят фюрера и молятся на него. Разумеется, в своем ответном письме родители Бернарда выразили свою ненависть к диктатору, и переписка на этом закончилась.