Георгий Левченко - Сон разума

Сидели они в самом углу обширной площадки, огороженной невысоким металлическим забором, покрашенным в чёрную масляную краску. Вдруг за несколько столиков от них в самом центре кафе довольно шумная компания раскричалась более обычного, через несколько мгновений послышался звон падающих на асфальт пивных бокалов и грохот опрокинутой пластиковой мебели. Два здоровых парня с багровыми лицами, первый в джинсах и белой майке, стриженный очень коротко, второй также в джинсах, но синей майке, стриженный ещё короче, еле стоя на ногах, вцепились друг другу в вороты обеими руками, пытаясь плечом, один правым, другой левым, заехать противнику по морде. Никто из посторонних и не подумал их разнимать, однако свои, видя, что ни у того ни у другого, по всему вероятию, ничего не получится, после нескольких минут смеха над кряхтением и беспрерывным матом, растащили, наконец, дерущихся. При этой манипуляции тот, что был в синей майке, сообразил пустить в ход ноги, неуклюже махнул правой, потерял равновесие и упал. Вся компания беспримерно заржала, на минуту оставив своё прежнее занятие, после чего всё-таки огорчила окружающих своим уходом; дышать стало полегче.

– Это ниже всяких слов. О чём мы говорили?

– Вы, видимо, хотели меня похвалить за практическую деятельность, а я вам ответил в том духе, что не особо её ценю.

– Да-да. Почему же так?

– Знаете, хочется, конечно, ответить нечто исчерпывающее и последнее, приговор, как говорится, вынести, но сколько я для себя не пытался его сформулировать, на поверку оказывается, что у меня нет на то особых причин. Судя по всему, именно от безразличия к самому предмету.

– Я, Фёдор, вас понимаю.

– А вот я что-то не очень.

– Так я и не закончил. Помните, как вы, Михаил Иванович, пересказывали мне в детстве фантастические истории? Ну, когда к нам в гости приходили. – А вот я до сих пор помню. Мне одна особо в память запала, даже по прошествии стольких лет я прекрасно могу себе представить, о чём в ней говорилось, хотя собственно сюжет давно позабыл: там всё мыслями управлялось и кто-то куда-то постоянно телепортировался и т.п. галиматья. Но дело не в этом. В итоге её главный герой пришёл к выводу, что все материальные объекты приходящи, а мысли абсолютны и живут где-то в особом отдельном мире (честно говоря, как вслух такое скажешь, начинаешь невыносимо глупо себя чувствовать). Помню, какие красочные картины этих, прости господи, телепортаций рисовало моё детское воображение, как я упивался могуществом мысли, которому всё подвластно, и, вы понимаете, ведь содержание дрянь, чепуха полнейшая, но форма, форма столь занимательная, увлекательная, что оно словно теряет всякий смысл, с него довольно быть каким угодно, лишь бы не мешалось. Но здесь, т.е. в том, что вы назвали, условно говоря, практической деятельностью, всё иначе: содержание благородным, разумеется, назвать нельзя, однако полезным вполне, но при сём форма настолько мертвенная, безжизненная, гнетущая, что только поэтому заслуживает презрения, и чем можно в ней увлечься, не понятно. Вы знаете, как тягостно сидеть в кабинете в солнечный весенний день, вперившись взглядом в монитор, и работать над делом, которое ни сейчас, ни завтра, ни послезавтра не принесёт никаких плодов, лишь, быть может, только через несколько лет и то не лично тебе. Это же бессмыслие, абсолютная, совершенная тщета. Очень тягостно. Вы меня понимаете?

– Понимаю, понимаю, но я вас, пожалуй, немного осажу. Вы зря всё в одну кучу валите. Жизнь – это одно, а работа – совсем другое, антагонистами им, конечно, быть не обязательно, но и полностью совпадать они тоже не должны. То, что вы описали, разумеется, подойдёт не каждому, но терпение и настойчивость нужны в любом деле, извините за тривиальную констатацию… Живость форм? Да, это прекрасно, но меня, кстати, в этих рассказах, раз уж вы о них вспомнили, не она привлекала, мне были интересны именно идеи, я их, помнится, даже дорабатывал. – Иногда так случается, что человек одной-единственной фразой тут же вывернет душу наизнанку, сам о том не подозревая, и бессознательно укажет ту черту, зайти за которую он просто не способен. – Может, что ещё закажем, милая?

– Да нет, не стоит, я думаю. Вы, Фёдор Петрович, очень интересный собеседник, я и предположить не могла, что такие, как вы… т.е., простите, я не так выразилась, надеюсь, вы меня понимаете, в общем задумываетесь обо всяких отвлечённых предметах.

– Спасибо за комплимент, конечно, но мне кажется, вы меня каким-то не таким, каков я есть, представляете. Если позволите, то это, на самом деле, предметы совсем не отвлечённые, а вполне конкретные и интересуюсь я ими единственно потому, что они прямо меня касаются. Я не хочу никому ничего навязывать (а в особенности себя, вы понимаете), но то, что творится в среде, в которой мне приходится вращаться, просто из ряда вон. И знаете, многие, да почти все, такое положение дел принимают за абсолютную норму и не задумываются, что может быть иначе, что, например, уважения человек заслуживает не только исключительно постольку, поскольку является твоим начальником или наоборот им не является, а поскольку он просто хороший человек (что, кстати сказать, случается весьма редко), и ещё, что неудача в любом деле – это не причина кого-то презирать, а для презираемого винить всех кроме себя, но можно и чуть-чуть посочувствовать, а неудачнику несколько поумерить самолюбие и себя повинить. Я беру, конечно, крайности, то, что первым пришло в голову, но понадёргать можно ещё очень многое.

– Что ж у вас там такое сверхъестественное происходит?

– Вот вы, Михаил Иванович, и не правы, именно ничего выдающегося, чистое поле, нечто из ряда вон не терпят совершенно, боятся, ущербными выглядеть подле боятся, почему будто и сговорились молчаливо, и рамки поставили. И всё бы ничего, но ведь до чего дошло: нормальные человеческие чувства позором считают, однако вы поскребите чуток, и за стреноженным вежливостью самомнением будет видна лишь пустая чёрная бездна, смятение, отчаяние, бессмыслие бытия, а на её дне, быть может, обнаружатся копошащиеся черви животных страстишек, вероятно, уже не раз реализованных.

– Как вы всё это эмоционально… но я действительно перестаю вас понимать. В любом случае, кто-то же должен это делать, я имею в виду в офисах сидеть и т.п., так что такими личностями, каких вы описали, вполне можно пожертвовать, тем более если они на то согласны. Главное, самому среди них не затесаться, или как вы, извините, руководить т.е.

– Не извиняйтесь, оно того не стоит, честно. Тут ещё очень много всего, чего я и выразить-то не могу и никогда не мог. Одни предчувствия, и так всю жизнь. Вообще мы с вами так сразу сошлись, не часто это случается.