Ольга Никитина - Си-бемоль

Уже дома вспомнил, что оставил в квартире кларнет. Включил телевизор– изображение не пролезало в сознание. Сел к компьютеру– глаза не видели знаков на экране. Включил музыку– тоска накатила и придавила еще сильнее. Тогда он достал с верхней полки в буфете, где хранил дорогое спиртное, полученное в подарок от пациентов, бутылку «Белуги». Нарезал черствого хлеба. Налив стопарик, чокнулся с кактусом.

– С днем рождения!

Выпил, бросил в рот катышек хлеба и снова налил.

Искусство многогранно, суть его неоднозначна, роль изменчива, а формы субъективны. Искусство– нечто, к чему каждый хочет прикоснуться, но мало кто готов марать руки. Большинство предпочтет удобную ложу, безопасную «заинтересованность наблюдателя» и предвкушение антракта. Единицы выбирают другую сторону. Обычно я– как раз представитель другой стороны, на сцене, но сегодня мы с Витой– зрители. Редкий повод надеть туфли на каблуках ( конечно, пара балеток в сумочке на всякий случай) и одно из немногих выходных платьев. Вита сегодня в коротком алом на одно плечо, на мне– длинное, струящееся, из бирюзового шелка с крошечными стразами по линии декольте. Сегодняшний день такой же, как наши наряды, немного легкомысленный, соблазнительный, зовущий выбираться из-под каменных потолков на свежий воздух. Теплый ветер забавляется игрой в наших волосах.

– Спасибо, что вытащила меня в театр,– говорит Вита. –А то я совсем… выбилась из колеи.

– Как прошло вчерашнее рандеву?

– Да как обычно. Местами хорошо, местами– не очень. Не хочу об этом. Давай-ка почитаем программку.

Она развернула лист, и я мгновенно выхватила знакомое имя в самом низу.

– Никого не знаю,– задумчиво протянула Вита. –А ты?

– Неа…

– А почему ты именно этот спектакль выбрала?

– Отзывы были хорошие, и потом– Оскар Уайльд же!

– На меня он, честно, большого впечатления не производит. По-моему, он слишком заигрывается с остроумными сентенциями и теряет остроту жизненных ситуаций. Например, «Портрет Дориана Грея» с такой великолепной задумкой можно было написать гораздо интереснее.

– А мне как раз нравится легковесность его произведений. Она дает выбор. Хочешь, оставайся на поверхности и наслаждайся звоном чайных ложечек и английского фарфора. А хочешь– проникай глубже в движения и мотивы героев. Расплетай каждый афоризм.

– По-моему, он просто рисовался своими афоризмами. Мол, смотрите, какой у меня острый ум. Что ни фраза, то –народная мудрость. Лучше бы выдавал свои сентенции по одной на страницу.

Прозвенел второй звонок, и зрители заторопились допить остатки шампанского, доесть пирожные и достоять очередь в туалет. Мы протянули билеты полной тетушке в пестром платке на плечах. Она махнула на верхние ряды партера, и мы проследовали на места. Стоял легкий запах древесины и еще чего-то неопределенного, но присущего всем театрам. Запах представления. Мягкие синие кресла услужливо приняли наши изгибы. Зал медленно заполнялся. Я взяла у Виты программку, делая вид, что читаю, а на самом деле– уставившись в крошечную фотографию в самом низу. Детский восторг и волнительное предвкушение щекотали нервы. Для меня этот спектакль должен был стать большим, чем воскресное развлечение, это была проверка.

Вздрогнул и медленно растворился, обессилев, свет в зале. Побежала волна аплодисментов по рядам, раздвинулись в приветливой улыбке кулисы. Сила искусства– в его влиянии на внутренний мир. Но перед лицом мира внешнего он пасует. В изоляции театрального полумрака, отрешенные от раздражителей внешнего мира (конечно, если заблаговременно отключить мобильник) мы вовлечены в действо. Мы переживаем, радуемся, чувствуем вместе с героями на сцене. Все это кажется удивительно важным. И настоящим. Но вот зажегся свет, распахнулись двери и– рассыпалась с таким трудом возводимая пирамида конфликтов. Те, о ком мы так волновались меньше минуты назад, больше не имеют для нас значения. Реальны ли наши чувства, если они посвящены нереальному?

Мы еще не покинули фойе, а Вита уже по косточкам разобрала игру актеров и приступила к критике режиссерского прочтения.

– Нет, конечно, нужно связывать контекст с настоящим, но английский лорд в драных джинсах, это, знаете ли, бесстыдство!

В другой раз я бы разозлилась. Почему некоторые не могут увидеть чудо таким, как оно есть? Им нужно непременно расчленить его и выжать досуха. А потом сказать, что чудес не бывает. Но в тот вечер ничто не могло нарушить мой покой. Я нашла ответ на волновавший меня вопрос. Я была счастлива. Я была свободна. Вита на ходу стучала по виртуальной клавиатуре смартфона. Я собирала восхищенные взгляды, притворяясь, что не замечаю их.

– Не хочешь посидеть где-нибудь?– предложила подруга.

Я охотно согласилась. Вечер располагал к легкомыслию и легкому алкоголю. Тимур играет допоздна на корпоративной вечеринке.

– Кстати, я хочу тебя кое с кем познакомить.

– Ой-ой,– простонала я.

– Ну, пожалуйста. Мне важно твое мнение!

– Как будто оно что-то изменит.

– А вдруг изменит…

– Ладно, веди своего принца.

– Никакой он не принц,– фыркнула Вита. –Пойдем в «Пушкин».

– Ааа… а поближе куда-нибудь нельзя?

– Меня попросили туда пойти.

– А желание мужчины– закон,– вздохнула я. – Ладно, тогда подожди.

Примостившись на лавочке рядом с пожилой парой, сменила туфли на балетки.

– Красота– наш друг, но ноги нам дороже,– продекламировала я, опустившись вниз на восемь сантиметров и пропорционально ускорившись в движении. Мы зашагали к Тверской.

– Скажи, ты не испытываешь неловкости, заходя в дверь, которую открывает швейцар в белоснежных перчатках?– спросила я, переступая порог заведения.

– Есть немного.

– Слава богу. Значит, я не одна такая.

Тяжелый кованый лифт поднял нас на второй этаж, где девушка в крахмальном фартучке провела к столику у стены.

– Приятного вечера, сударыни.

– Мы ждем чуда или можно начинать?

– Можно начинать,– с деланным пренебрежением махнула рукой Виолетта, покосившись при этом на телефон.

– Хорошо.

Первой фразой подошедшего через полчаса «чуда» было:

– Я сяду в курящем зале.

Поизощрявшись в острословии с Виолеттой, он остался при своем намерении, и по неизвестным законам этики, мы перешли в курящий зал.

– Познакомьтесь. Костя. Олеся,– представила нас Виолетта.

– Очень приятно,– без улыбки сказала я.

Мужчина в костюме и белой сорочке без галстука, с ежиком пепельных жестких волос, коротко улыбнулся. На левой щеке сверкнула и скрылась приятная ямочка. В течение всего вечера Костя улыбался одинаково– коротко, точно судорога сводила мышцы, но даже столь краткая улыбка смягчала его острое, немного хищное лицо. Он заказал виски и достал сигару из портсигара с оттиснутым золотым лейблом, каким именно– я не успела разглядеть.