Ольга Никитина - Си-бемоль

– Обычно джентльмен спрашивает у дам разрешения закурить,– сказала Вита.

Костя коротко улыбнулся, на мгновение обнажив белые зубы.

– Я не джентльмен и не претендую…– он обрезал кончик сигары и вспыхнул зажигалкой.

– А зря,– продолжила Вита. – Надо развивать себя.

– Кому надо, тот пусть развивается, а я себе и таким нравлюсь.

Он выдохнул слегка в сторону, и я ощутила тяжелый кисловатый запах сигары.

Костя оценивающе на меня посмотрел.

– Это подруга, которая замужем?

– Да, и не обязательно говорить о присутствующих здесь людях в третьем лице.

Вино было кисловатым, я отставила бокал и улыбнулась.

– Да, та самая.

– Уу, жаль,– скривил губы кавалер.

Я мгновение размышляла, стоит ли съязвить, но промолчала. Ради подруги.

– А тебе какая разница?– сказала Вита. –Ты же занят.

– Я– бродяга любви, Казанова,– рассмеялся он. Смех у него был такой же короткий и судорожный, как улыбка. Тем не менее, придававший его лицу определенный шарм.

Я с интересом посмотрела на Виту, пытаясь понять, как она это терпит.

– По-моему, Казанова плохо кончил,– очаровательно улыбнулась она.

– А ты образованная,– выдохнул он дым. – Наверное, золотая медаль есть.

– Вообще-то есть.

– Серьезно?– впервые за вечер на его лице отразилась какая-то искренняя эмоция.

– Приятно познакомиться. Меня зовут Виолетта.

– Надо же… Вот уж не думал…

– Вот так, представь себе.

– А я все гадал, откуда у твоего ума ноги растут.

– От ушей,– заметила я, и мы покатились со смеху.

Обстановка разрядилась. Правда, ненадолго. Дальше разговор зашел о моем муже и его профессии, и Костя с каким-то странным для человека, познакомившегося со мной полчаса назад, азартом, убеждал меня, что муж мне определенно изменяет. Ибо мужчины– кобели по натуре, а брак для них все равно, что клетка для гориллы. При этом выражения он подбирал едкие и грязные, явно желая меня задеть. На попытки Виолетты его остановить он не обращал никакого внимания. Через несколько предложений я стала слушать вполуха, придумывая фразу похлеще. Устала я не столько от его пламенной речи ( на гастролях в кругу танцовщиков и не такого наслушаешься), сколько от вони его сигары.

– Ну, а ты,– вдруг стрельнул он своей улыбкой мне в глаза. – Ты никогда не изменяла мужу?

– Нет.

– Даже в мыслях?

– Мне пора идти. Приятно было познакомиться.

– Я тебя провожу,– поднялась Вита из-за стола.

– Не надо. Созвонимся потом.

Прохладный вечерний воздух раскрыл нежные объятия. Тверская сияла огнями, и в моей голове невольно рождались мысли о том, какое астрономическое количество энергии тратилось впустую. Для красоты. И тем не менее, свет манил. Я направилась к сверкавшей хрустальным блеском аллее, размышляя о вечере. Мне не понравился Костя, но я понимала, почему он нравился Виолетте. Люди, бросающие нам вызов, держащие в постоянном напряжении, озадачивающие своим поведением,– такие люди провоцируют непрерывный поток электричества в нашем сознании. Бегут мысли, вспыхивают искры от столкновения нейронов, впрыскиваются гормоны в кровь, и мы чувствуем. Все наше естество наполняется движением, и нам кажется, что мы, наконец-то, живем. Такие люди похожи на аллею, богато украшенную электрическими гирляндами. Осознаем бесполезность, эгоистичность и ложную напыщенность этого освещения, но все же свет манит, гипнотизирует, завораживает…

Актера в программке звали Станислав Аронин. Мой первый роман. Мне было шестнадцать. Он– на год меня старше, хотя выглядел он на все двадцать пять. Мускулистый загорелый красавец под метр восемьдесят, темно– каштановые волосы почти до плеч, серьга в левом ухе и легкая небритость. И хитрые голубые глаза, которые всегда смотрели внимательно и насмешливо, лишь в краткие минуты вспыхивая нежностью. За этими мгновениями нежности я и гонялась, как котенок за солнечным зайчиком. На тот областной чемпионат он зашел с другом случайно– из соседнего баскетбольного зала.

Я стояла у ковра, готовясь к финальному награждению.

– Привет,– сказал приятный мужской тембр.

Обернулась, покраснела как та Фекла, внезапно осознала, насколько узок и крохотен мой гимнастический купальник. Голова закружилась, а черно-серые узоры ковра вдруг запрыгали перед глазами, точно помехи в старом советском телевизоре. Он что-то спросил, я что-то пролепетала пересохшим языком. Как потом оказалось– свой номер телефона. В то время у меня еще не было мобильного– они только входили в моду и стоили космических денег. Следующие два дня я просидела дома, чтобы не пропустить звонок. Он позвонил. Через неделю. Когда я перестала ждать.

Первое наше свидание прошло в парке. Небольшой зеленый оазис на берегу реки. Мы сидели на лавочке, под свисавшей веткой плакучей ивы. Разговаривали. Больше говорил он, а я все слушала и усиленно пыталась преодолеть собственную застенчивость. Неожиданно пошел дождь, сразу, проливной, точно на небе кто-то опрокинул целое ведро нам на головы. Мы подскочили, чтобы бежать в укрытие, а потом Слава остановился:

– Мой отец говорит, что человек не должен бегать от дождя. Это всего лишь вода.

Его слова мне показались невероятно мудрыми и смелыми. Мы снова сели на лавочку, а Слава накинул мне на плечи свою легкую спортивную куртку– на мне-то был короткий летний топ. Его отец работал инженером на грузовом судне, а мама была учительницей русского языка и литературы в школе. Мне нравилось, что говорил он красиво и правильно. Нравилось, что он читал Ремарка и Дюма. Нравилось, как он смотрел на меня– слегка наклонив голову набок, с легкой улыбкой на губах. Мы много времени проводили у него дома– в небольшой, но уютной квартирке с белоснежными кружевными салфетками на столах и тумбочках. В его комнате, правда, салфеток не было. Там была гитара. Он играл для меня Цоя, ДДТ, Скорпионс и Битлов, иногда даже пел. И я растворялась в бархате его голоса.

– Ну, что тебе сыграть?– спрашивал он, вытаскивая из-под кровати гитару.

– Бременских музыкантов,– попросила я однажды.

Он приподнял бровь, усмехнулся.

– А я-то учу тебя серьезной музыке!

– Ну, пожалуйста!

В детстве «Бременские музыканты» была моя любимая пластинка. Я включала громоздкий проигрыватель, ставила иглу на тонкий край черного диска, садилась на ковре в своей комнате и наслаждалась мерным похрустыванием, предвещавшим начало истории. Песенкой Трубадура заканчивалась первая сторона. «Нам любые дороги дороооги. Нам любые дороги дорогии. Пара-па-па-рам, парапарарам. Уе-ее-е-е! Игла отскакивала с громким щелчком в сторону. Я поднималась и заводила песню снова. Иногда даже подпевала. «Наша крыша– небо голубое. Наше счастье-жить такой судьбооою. Наше счастье– жить такой судьбоою…»