Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Было принято решение, что я отправлюсь туда, когда тебе исполнится один месяц, потому что Ире пока одной трудно.

Вот я и коротал предстартовый месяц пелёнками и прогулками с коляской, в которой спала ты.

Только мне настрого запретили опускать верх с наброшенной тюлью, чтоб не сглазили. А когда ты пройдёшь медосмотр в конце месяца, тюль можно снять и ограничиваться обычной булавкой против сглаза.

Из Конотопа приехал мой брат Саша и ты совершила свой первый выезд в Графский парк.

С нами пошли ещё Славик и Ира. Мы со Славиком раскумарились возле озера, а брат мой таким не баловался.

Возвращались мы через калитку возле здания музпеда, где надо переступать железную полосу приваренную высоко на землёй и коляской там не проехать.

Я томно попросил Славика помочь перенести, но как только он протянул руки ухватить коляску спереди, Саша вдруг вызверился и без обиняков гаркнул на Славика:

– Пошёл отсюда!

Славик послушно стушевался и тебя перенесли мы с Сашей.

Мне было приятно и гордостно, что у меня такой брат, а у тебя заботливый дядя – не уступил племянницу Славику.

Второй твой выезд туда же состоялся по приезду из Киева брата Иры.

Игорь был с женой и она его постоянно шпыняла, а он примирительным тоном пытался сглаживать острые углы.

Мне тогда подумалось, что у неё, наверно, ПМС, но в дальнейшем выяснилось, что ПМС этот у неё пожизненно.

Во время прогулки она то и дело раскрывала свой зонт и тут же начинался дождик.

На десятый раз Ире тоже дошло в чём причина и следствие. Она попросила жену Игоря больше не раскрывать зонт.

Та обрадовалась, что её заметили и оценили, и на обратном пути дождя уже не было.

Семейным прозвищем Ивана Алексеевича было «князь» и такое обращение его тешило.

Ну, ещё бы – из крестьянских мальчиков да в князья!

Хотя по внешности ему оно подходило, особенно когда раскроет газету – весь такой сытно вальяжный, в белой майке и синих штанах от спортивки.

Вобщем, баловали его этим прозвищем и было за что; ведь он – добытчик.

В эпоху дефицита не только свадебные костюмы дефицит, но также и некоторые виды продуктов. А тесть мой их добывал. Однажды привёз даже целый мешок гречки.

Привёз и поставил на кухне, у батареи центрального отопления под подоконником.

В левом углу от окна газовая плита, в правом колонка титан для нагрева воды, а как раз посередине этот мешок гречки.

И правильно – есть чем гордиться; люди специально в Москву за гречкой ездят, а тут вон целый мешок.

( … это как предмет гордости, охотничий трофей, типа бивней на стене, или меча от рыбы, или … эти, ветвистые… вобщем, тоже на стену вешают…)

Ну, погордись ты неделю, пусть – две, а то уж скоро месяц, как этот мешок обходить приходится, уже и тёща ворчит, а в ответ.

– А? Ну, да…

И опять уткнулся.

Но тут мне подвернулась одна из прочитанных им газет, а в ней статья на археологическую тему. Саму статью я не стал читать, мне просто заголовок понравился. Броский такой. Мне даже туалет общаги вспомнился.

Сложил я эту газету определённым образом, чтоб один заголовок только виднелся, отнёс вечером на кухню и нежно так – голубоватым жестом – разместил его поверх мешка с гречкой.

Потом вернулся к двери, потушил свет и ушёл спать, оставив в темноте мешок с заголовком ГРОБНИЦА КНЯЗЯ.

Утром мешка не было.

Всё-таки, как зять, я – классический «отэ́ падло».

За день до отъезда я съездил в Конотоп, чтоб повидать Леночку, которая отдыхала в пионерлагере на Сейму.

Она там подтвердила, что я ей папа и отрядная воспитательница позволила нам покинуть территорию.

В сосновом лесу Леночка подобрала серое перо неизвестной птицы и я сунул его ей в волосы и дальше оно там само держалось.

( … индейцы не дураки – такие перья делают человека частью свободного мира, возникает сопричастность, контакт и взаимопонимание…)

Когда мы возвращались в лагерную цивилизацию, вовремя подбежавший порыв ветра встрепенул ей волосы и унёс перо.

Она даже не заметила.

В день отъезда всё висело на волоске, точнее на паутинке.

Я это заметил, когда вышел в подъезд раскумариться. В квартире я вообще не курил.

Паутинка свисала от верхней перекладины рассохшейся дверной рамы входа и на конце её болталась обгорелая спичка.

Долго ли продержится?

Горелые спички в щель над рамой всегда засовывал я, потому что в подъезде урны не было.

После того как Тонин Игорёк изобличил мою связь с коноплей, мне было без разницы что в моём дыму унюшат проходящие мимо соседи.

Сколько выдержит паутинка?

Я выглянул из тени подъезда во двор.

В расплавленном от зноя небе проплывала эскадрилья чёрных воронов. Они не шевелили крыльями – слишком жарко – и, зависнув в парении на северо-восток, даже чёрные перья на концах своих крыльев держали врастопырку, чтобы их обвевало.

Успею ли?

Ира провожала меня на электричку до Киева. Когда мы подымались в автобус, с какого-то балкона соседней пятиэтажки мне вслед взрыднула Пугачёва:

Вещей у меня немного было – портфель с книгой рассказов Моэма на английском языке (в мягкой розовой обложке, издательство «Просвещение»); англо-английский словарь Hornby; тонкая школьная тетрадка с началом перевода рассказа «Дождь» (черновой карандашный вариант с исправлениями); паспорт, трудовая книжка, военный билет и принадлежности для бритья.

В синей спортивной сумке с плечевым ремнём уложена смена белья, джинсы и пошитая матерью зелёная куртка.

В электричке я забросил их на вагонную полку из тонких трубок и вышел обратно на перрон. Ира нервничала, что двери захлопнутся и электричка уедет без меня. Я поднялся на одну ступеньку и стоял там, ухватившись за никелированный поручень.

– Дома на подоконнике я что-то оставил – пусть так и будет до моего приезда.

– Что?

– Сама увидишь. Я приеду за вами ровно через месяц.

– Как туда доедешь, сразу позвони.

Это был последний вагон.

На перрон прибежала какая-то старуха, о чём-то спрашивала, но я не слушал и не слышал – смотрел на Иру, пока динамики в вагоне не прокричали «Осторожно! Двери закрываются!» и те отрезали меня от неё.

Электричка потянула, прибавила ходу и застучала по рельсам в сторону Киева.

Накануне вечером мы с Ирой выходили за покупками, но универмаг оказался уже закрытым, хорошо хоть киоск рядом с ним работал.

Там сидела дебелая цыганка средних лет и я купил у неё новый прибор для бритья, помазок, зеркальце и два платочка.

По полю каждого бежали ряды волнистых тонких линий, типа, море, а в центре – кружочек.

У одного в кружочке маленький парусник-яхта, а у другого – якорь.