Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Я развил бурную деятельность; побежал к заведующей родильным отделением, доказывал ей необходимость немедленной выписки в связи с госэкзаменом.

Она начала колебаться, но сказала, что нужно распоряжение от какого-то ещё роддомного начальства, которое сидит аж в каком-то переулке улицы Шевченко.

Я попросил велосипед у незнакомой медсестры – он ждал конца работы прислонившись к стенке здания – и погнал туда.

На автобусных остановках, под бездонным небом с галактическими облаками в недосягаемой вышине, накапливались уже ряды ожидающих. Велосипед проносился мимо них, как метла Маргариты.

Когда я спрыгивал с него у затаившегося в переулке учреждения, ведьмацкий сучонок лягнул меня задним колесом в пах и беззвучно, но радостно заигогокал.

Я вбежал в кабинет, где две женщины дожидались окончания рабочего дня.

Опять начались переговоры и уговоры. Они куда-то позвонили и заявили наотрез – без БЦЖ никакой выписки; завтра сделают прививку и – пожалуйста.

Обратно я ехал помедленней, удручённо вправляя часто спадавшую цепь, вернул велосипед и зашёл в комнату посетителей, где оказалась Тоня.

Я с жаром начал убеждать её, что мы запросто можем похитить Иру и ребёнка, вот только за вещами сбегаю.

Тоня начала обмахивать меня мягким пояском вязаной кофты – жестом «окстись, окаянный!» – и я перестал её пугать, хотя прекрасно понимал, что если не вытащить сейчас Иру отсюда, я непременно её потеряю.

В комнату пришла Ира и вместе с Тоней стала объяснять мне, что один день не играет никакой роли.

Наступил вечер, я проводил Тоню до квартиры родителей, но оставаться в спальне даже с вымытой дверью не мог.

Я снова пошёл к роддому, однако не стал заходить в беседку.

Опять выслушивать крики и вой рожениц у меня не хватило бы сил. Поэтому я отправился в дозор.

Как последний в поле воин-охранитель из дружины дядьки Черномора.

Шёл я замедленной походкой, потому что впереди была ещё целая ночь.

Она оказалась такой тёмной, что проходя мимо пятиэтажки Жомнира я угодил правой ногой в глубокую лужу-выбоину на тротуаре.

Надо же! От дракона увернулся, но рядом с логовом Лавана так опростоволосился.

Я пошёл дальше и под водонапорной колонкой через дорогу от запертых ворот нежинского консервного комбината помыл ногу и выстирал носок.

Из-за поворота к заводу «Прогресс» выдребезжала кавалькада ярко освещённых изнутри, но совершенно пустых автобусов.

Я накрепко выжал носок и одел его обратно.

Так, в одном сухом, втором влажном носке, я пришёл на вокзал.

Дозорному нельзя останавливаться.

Я сделал круг по полутёмному кассовому залу, потом по залу ожидания возле запертого ресторана. Поднялся на второй этаж.

Никогда прежде я не замечал как по ночам меняются глаза людей. Не у всех. Но у некоторых они становятся неестественно остекленелыми.

Таких моё появление пугало и они пытались скрыть свой стеклянный блеск, но я без труда их различал среди ничего не подозревающих пассажиров полудремлющих в ночной тиши вокзала.

Знайте – дозор здесь!

На автомобильном мосту меня застиг дождь. Тихий летний дождь.

Я не собирался идти в Прилуки, поэтому пошёл обратно на Красных партизан.

Дождь не усиливался и не переставал. Мы так и шли вдвоём – не спеша.

Дверь открыл Иван Алексеевич, в прихожей за его спиной виднелась Гаина Михайловна.

– Ты где бродишь? Дождь идёт.

– Он тёплый.

– Может побить тебя?

– Не стоит.

В спальне я сбросил всю мокрую одежду и лёг голым.

Как и во все предыдущие ночи я расправил ночнушку Иры во всю длину и обнял вокруг, чтобы хоть так охранять.

Много позже я узнал, что семья решила будто в ту ночь я ходил на блядки.

Вечером следующего дня я принёс тебя из роддома, завёрнутую в стёганное атласное одеяло и какие-то кружева с тюлью.

Ира шла рядом, с букетом цветов, которые заранее купила Тоня.

Но не розы.

Наутро Ира сдала последний госэкзамен.

Я ждал её под колоннами у входа и, обняв за талию, помог спуститься по крутым ступеням.

На ней была жёлтая вязаная кофта с рукавами на три-четверти.

Староста моей группы, Лида, смотрела со стороны нам вслед и растроганно улыбалась.

Та жёлтая кофта мне нравилась и попалась случайно, когда в универмаг на главной площади завезли товар и Ира послала меня посмотреть что дают.

Как всегда в таких случаях, туда набилась толпа народу.

Кофта оказалась последней и как раз Ириного размера. Пока я радовался удаче, её ухватили какая-то девушка с матерью. Явно из села.

Девушка примеряла и вопросительно посмотрела на мать, которая держала снятую ею куртку.

В универмаг я ходил со Славиком. Мы встали сбоку и начали комментировать.

– Так ничего, только рукава слишком уж короткие.

– Ну, давай ещё чего-нибудь посмотрим.

Мать покачала головой и девушка неохотно сняла кофту.

Я тут же схватил и послал Славика выбить чек.

Ире даже понравилось, что рукава именно на три-четверти.

Всё это было ещё до тебя.

А за твоё рождение, по старинному красивому славянскому обычаю с меня полагался «магарыч».

В ресторане «Чайка» на площади, Славик, Двойка и я распили пару графинчиков водки.

На официантке было платье в чёрно-белую полоску и Двойке понравилось как я её назвал – «строката сукня».

Он потребовал тост.

– Это не просто рождение, это начало новой жизни, а жизнь есть переход из одной формы в другую,– сказал я.– Выпьем же за то, чтоб отныне и впредь мы наполняли лишь прекрасные формы.

Двойка начал выступать, что насчёт форм это я спёр у Томаса Манна. Он тоже читал «Иосифа и его братьев».

Следующий тост я поднял за девочку с прекрасными синими глазами, то есть за тебя.

Двойка сделал умный вид и начал толкать про какие-то каузальные гены – он же с биофака – и что цвет через месяц изменится на карий, возможно, тёмно-карий.

Сучара биофачный со своими каузальными генами!

Перед выдачей дипломов и распределений, выпускников всех факультетов собрали в актовом зале Нового корпуса. Малость потрандели про честь НГПИ, которую надо держать там, где окажемся по распределению.

Потом на сцену поднялся чернявый незнакомец и сказал, что каждому из нас на входе в зал выдали лист бумаги и карандаш.

Следует признать, что не всё ещё хорошо и правильно в наших школах и сейчас нужно написать о том, что нам, выпускникам, не понравилось во время школьных практик, или даже когда мы сами ещё учились. Когда какой-нибудь педагог неправильно повёл себя, на наш взгляд, или высказывался неправильно. Начинать такими словами «А ещё помню как…», а дальше оно само пойдёт.

Он закончил свой инструктаж и мне стало ясно насколько я отстал от жизни.