Наталья Медведская - Незабудка

– Да, дедушке теперь лучше. – Таня, учащённо дыша, глотала солёную влагу. Окаменевшее горло не хотело нормально пропускать воздух в легкие. – Он встретился с бабушкой, а мы остались без них. – И не выдержав муки, заплакала.

Снова вышла в сад. Села на скамеечку, прислонившись спиной к цветущей алыче. Лёгкий весенний ветер высушил слезы на ресницах. Потом, запутавшись в кроне дерева, подул на белоснежные цветы. Они дождем посыпались на девушку. Несколько прохладных атласных лепестков удержались на ладони, Таня посмотрела на них и вспомнила поход в лес за подснежниками.

***

В то утро дед принёс с улицы, держа двумя пальцами крохотный голубовато-белый цветок, и с чувством продекламировал:

Когда ещё земной покров 14

И сер, и бледен, и уныл,

Тогда, как вестник добрых сил,

Взметнув зелёный стебелёк,

Вдруг вспыхнет голубок цветок…

– Смотри, нашёл возле забора первый подснежник. Значит, в лесу они тоже появились. После обеда пойдём в рощу, посмотрим на эту красоту.

После часа дня солнышко основательно прогрело воздух и они, обходя подтаявшие сугробы, долго бродили по лесу. Любовались на маленькие, храбрые цветы, гордо растущие посреди снега и льда. Время от времени попадались синие пролески, разбавляющие бело-серый фон.

– Нарвёшь букетик? – поинтересовался дед. Он стоял у березы и задумчиво трогал рукой гладкую кору дерева.

– Нет. Жалко. Пусть растут. Они останутся у меня в памяти. – Таня подняла голову к небу. – Оно все ещё бесцветное – земля сейчас красивей. – Перевела взгляд на его посеревшее лицо. – Тебе плохо? Таблетку дать?

– Я проглотил. Не волнуйся, сейчас отпустит, – успокоил её Иван Данилович. – И не переживай ты так: каждому отмерено своё время. Принимай всё как должное. Смерти нет! Умирает только оболочка. Душа вечна. Я точно знаю. – Он улыбнулся внучке. – Хочу кое-что рассказать тебе. Может, тогда меньше пугаться будешь. – Дед присел на сухой, упавший ствол дерева. – Я уезжал на службу в Афганистан. Настя не находила себе места от беспокойства. Присели на дорожку. Она говорит:

– Давай пообещаем друг другу, что тот, кто умрёт первым, подаст знак. Утешение с того света.

– И какой же? – спрашиваю. Она подумала и сказала:

– Если умру зимой, то прилечу голубой летней бабочкой. Если летом, упаду снежинкой. А ты такой большой можешь появиться мне днём огромной ночной бабочкой. Я не перепутаю.

– И что дальше? – спросила внучка, ушедшего в воспоминания деда.

– В конце января лежал снег. Я сидел в мастерской. На душе было особенно тоскливо. Вдруг что-то сине-голубое мелькнуло перед глазами. Присмотрелся: бабочка, красивая, бирюзового цвета бабочка, порхала перед моим лицом. Все-таки Настя сдержала своё слово – передала мне весточку.

– Куда потом она делась? – От рассказа у Тани побежали мурашки по коже. Повеяло ледяным ветром.

– Пока я рассматривал бабочку, она растворилась в воздухе. Ну что, идем домой, мне уже стало лучше.

Таня сжала белые лепестки алычи в ладони, безжалостно комкая их. Закрыла глаза. Слёзы ручейками потекли по щекам. Глубоко вздохнув несколько раз, вытерла мокрое лицо ладонями и открыла глаза. Прямо перед ней порхала устрашающего вида большая, мохнатая, коричнево-чёрная ночная бабочка с пятнами-глазами на крыльях, а рядом с ней весело кружилась другая сине-голубая, похожая на кусочек неба.

Не доверяя своим глазам, она долго смотрела на них. Ярко светило весеннее солнце. Стоял день. Ночная бабочка в марте месяце кружила в замысловатом танце на пару с дневной подругой. В душе у Тани медленно таяла глыба льда, мешающая свободно дышать.

– Спасибо, дедушка, – прошептала она, наблюдая, как бабочки тают в воздухе.

Потом, вернувшись домой, по памяти нашла в энциклопедии похожих бабочек. Синяя окажется – Голубянкой милой 15, а чёрная ночная – Грушевой Павлиноглазкой, 16самой крупной бабочкой России.

На следующий день она проснулась тихая, серьёзная, словно переродилась. Больше не плакала, сидела у гроба, не обращая ни на кого внимания. Таня прощалась со своим ушедшим другом.

На кладбище Таня долго стояла у двух могил с красивыми металлическими табличками. Потом положила на каждую веточку цветущей алычи.

Кто-то прикоснулся к её плечу. Послышался взволнованный голос Юры:

– Пойдём. Антон Сергеевич попросил привести тебя с кладбища домой. Все уже ушли.

Она обернулась. Подняла на него абсолютно сухие, печальные глаза:

– Я уже попрощалась. Идём. – Последний раз взглянула на могилы деда, бабушки и пошла к выходу.

После поминок Таня упаковала вещи, сумки вынесла на крыльцо. Вернувшись в дом, медленно обошла комнату за комнатой, останавливаясь у фотографий деда и бабушки. С улицы доносился стук молотка, отец заколачивал досками окна. Этот звук, отдаваясь в душе острой болью, показался Тане особенно жутким.

В бессильно море слов не утопить страданий 17

Не вырваться душе из траурных одежд.

Холодные огни несбывшихся желаний,

Сжигают островки угаснувших надежд.

Угасли миражи оазисов в пустыне,

На выжженной земле цветам не прорасти.

Аккордами беды звучат во мне отныне

Последнее «прощай», последнее «прости».

«Поэт, написавший эти строки, явно многое пережил, раз так точно передал состояние безысходности и боли», – подумала Таня и удивилась тому, что оказалась способна вспомнить стихи. Стоя на пороге, она в последний раз оглядела кухню и решительно закрыла дверь. Дом заперли на ключ. Таня обвела глазами сад, двор с зазеленевшей молодой травой. Подняла голову, сглатывая комок слёз. Антон Сергеевич не торопил, пусть прощается со всем, ставшим ей родным, близким.

Они шагали по улице. Старушки также здоровались, кивая головами, как в день их приезда, почти пять месяцев назад. Отец нёс большую сумку. У неё был пакет с чеканками деда и шкатулка с орденами и медалями. Маленькую сумку она несла в другой руке. За селом их догнал Юра. Взял у неё тяжелый пакет.

– Ты теперь домой? – Спокойствие давалось ему с трудом. Голос звучал хрипло.

– Да. – Ей не хотелось причинять ему боль. Но получалось, что она невольно нанесла ему самую глубокую рану.

– Приедешь сюда, когда-нибудь? – голос Дорохова дрогнул.

– Обязательно. Проведать дедушку.

«Так тяжело с ним прощаться. Юра успел стать близким другом», – вздохнула Таня.

– Я тут… письмо тебе написал. Возьми, потом прочтёшь. – Он протянул свёрнутый вчетверо листок бумаги.

На перроне когда подошёл поезд, Юра хотел что-то сказать, но не мог собраться с мыслями. Смотрел на Таню потемневшими от отчаяния глазами. Она спокойно, как будто в эту секунду стала старше, не стесняясь отца, подошла к нему.

– Ты очень хороший, Юра. Прости меня и постарайся забыть. И… стань, пожалуйста, счастливым! Пожалуйста! Ради меня, – приподнявшись на цыпочки, Таня прикоснулась губами к его закушенным губам.