Наталья Медведская - Незабудка

– Евгения, совсем не понимаешь, что ты наделала?! – закричала мать, с грохотом выставляя из сумки на тумбочку банку с морсом, пакет с печеньем и яблоками. – Принесли витамины для поправки здоровья алкоголички и наркоманки, – съязвила она, кивая на принесённые продукты.

Пара круглых краснобоких яблок выкатилась из пакета и шлёпнулась на пол. Женя проследила взглядом за сбежавшими яблоками и украдкой глянула на мать.

Та плюхнулась на стул, шумно выдохнула.

– Мы будем умолять директора школы, не портить тебе характеристику. Два с половиной месяца до окончания школы, а ты такое творишь. Хочешь себе жизнь испортить? Где ты взяла эту гадость? Как давно употребляешь?

Женя никогда ещё не видела мать, такой сердитой и перепуганной одновременно. Отец изловил беглецов в дальнем углу палаты, движение яблок притормозила тумбочка, вытер их платком и снова пристроил в пакет. Он покосился на заплаканное лицо дочери, но не сказал ни слова.

Женька шмыгнула носом, сжала в кулаке носовой платок Алексея и быстро затараторила:

– Мама, это было всего один раз. Какой-то парень угостил конфетами на улице. Откуда я знала, что это не драже, а «экстази». Он нарочно это сделал. Я не виновата. А шампанского, всего один бокал выпила. Мы у Ларисы день рождения Чернова отмечали. На Лёшу вы зря накричали: он не виноват. Простите меня. Я больше не буду. Мне так плохо, – Женька не выдержала и заревела от боли и жгучего стыда. Пришлось врать родителям, потом и остальным и всё из-за её глупости и беспечности. Она опротивела сама себе.

В классе новость об аварии узнали ко второму уроку. Но учителей, видимо, предупредили раньше – занятия в школе начинались с лекции о вреде наркотиков. После уроков школьников заставили идти в актовый зал. Директор долго ругал всю нынешнюю молодежь в целом, а десятый «А», опозоривший лучшее учебное заведение района, в частности.

Вечером в больничную палату зашла Лариса. Женька, увидев ее, повернулась лицом к стене.

– Спасибо, что ничего обо мне не рассказала. Поверь, я, правда, не знала про наркотики. Эдик говорил, будто это обычные антидепрессанты. За рубежом их принимают для поднятия настроения. – Она смотрела на отвернувшуюся от неё одноклассницу и впервые не знала, как поступить.

– Правда не знала? – Женя обернулась к Ледовской. – Мы не меньше тебя виноваты. Ты же не засовывала их нам в рот. Здесь врач со мной разговаривал. Посоветовал отнестись к этому, как к печальному опыту.

Таня проснулась от птичьего гомона. За окном дрались воробьи, не поделившие старый скворечник. Яркое весеннее солнце пробивалось сквозь плотные шторы. Воскресенье. Можно подольше поваляться в постели, но спать почему-то не хотелось. Она полежала ещё немного. Потом, шлепая босыми ногами по деревянному полу, приоткрыла дверь на улицу. Поток тёплого, чистого воздуха хлынул в комнату. Пахло молодой травой, прогретой землей и нежным ароматом примулы, цветущей возле порога. Из мастерской доносился стук молотка. Дед работал.

Таня, позавтракав, вышла в сад. На деревьях уже лопнули почки. Зацвела торопыга алыча. Сквозь сплошной ковёр прошлогодней травы пробивались молодые побеги спорыша. Конец марта радовал замечательной погодой. Она присела на лавочку в саду. Из соседского окна звучала музыка из фильма «Профессионал 12». Таня закрыла глаза, наслаждаясь мелодией и ласкающими лучами солнца. Стук молотка резко умолк, что-то тяжело упало. Сердце ухнуло в низ, почувствовав беду. Таня сорвалась с места и побежала в мастерскую. Дед лежал на полу возле верстака, увидев внучку, попытался встать. Она стала помогать ему. Иван Данилович слабо махнул рукой и что-то тихо сказал. Таня не расслышала и наклонилась ниже. Непослушным языком дед Иван с трудом произнёс:

– Не давай Ане телеграмму. Обещай мне, обещай, внучка…

Таня с ужасом осознала, что он сказал.

– Дедушка, миленький, я помогу тебе встать. Дойдём до кровати. Я вызову врача, ты только держись. – Она попыталась приподнять его, но он был слишком тяжел. Её сил не хватало даже сдвинуть с места. Расстегнула ворот рубашки и прильнула ухом к груди. Сердце не билось. Таня не хотела верить, что это конец. Начала тормошить безвольное тело. Потом помчалась, не разбирая дороги, к медсестре.

Услышав крики, тётя Галя кинулась за медицинским чемоданчиком в дом. Таня, не дожидаясь ее, вернулась в мастерскую. Дед не шевелился. Она встала на колени и снова приложила ухо к груди. Чуда не произошло – сердце молчало. Соседка, прибежавшая следом за ней, оттолкнула её в сторону. Осмотрела и бессильно опустила руки.

– Что же вы ничего не делаете, может, укол? – спросила Таня, глядя отчаянными глазами на медсестру.

– У него сердце остановилось. Осколок всё-таки добрался… Я пойду за помощью.

– Дед умер? Не может быть! Этого не может быть. Он только, что говорил со мной. – Таня заплакала, прижимая руки к груди.

Тётя Галя, вышла из мастерской, с трудом сдерживая слёзы. Она осталась одна. Присела рядом с дедом и взяла его за руку.

Появились люди, увели её в дом. Мужчины перенесли деда в зал. Таня, взяв себя в руки, твердо сказала:

– Телеграмму отцу нужно дать на работу. Мама не должна знать о смерти дедушки, он так просил.

Она открыла дверцу шкафа и достала военный мундир деда Ивана. Её руки машинально снимали с кителя ордена и медали. Слезы лились, орошая воинские награды. Тело била мелкая дрожь. Таня прикрепила орденские планки и протянула мундир тёте Гале, отдала найденные в кармане кителя деньги. Таня изо всех сил стискивала зубы, стараясь не рыдать в голос. Все её существо не хотело мириться со смертью деда, первого настоящего друга, близкого, родного человека. Как в кошмарном сне, в доме сновали чужие люди, переговариваясь, что-то приносили, привозили. В комнату, где лежал дед, она боялась заходить, не узнавая его без бороды. Он вдруг стал выглядеть моложе и строже. Парадный мундир василькового цвета только подчеркивал смертельную белизну кожи. Таня бродила по саду, натыкаясь на деревья. Если пытались утешать, молча отворачивалась. Обессилев, опустилась на лавочку возле криницы 13, появился Юра, сел рядом.

– Ты бы поплакала. Не держи в себе, – посоветовал Дорохов. Его сердце разрывалось от жалости к однокласснице.

– Юра, ты не обижайся. Я хочу побыть одна, – попросила она.

На следующий день к полудню приехал отец. Увидев бледную, похудевшую дочь, испугался. Стал, как маленькую, гладить по голове. Таня прижалась к нему:

– Как ты объяснил маме, почему поехал в Степановку?

– Я сказал, что дедушке лучше и тебя нужно забрать домой. – Антон Сергеевич обнял её. Он чувствовал, как дочь дрожит, пытаясь подавить слезы.