Андрей Бехтерев - Реанимация

– Нет, – ответил доктор сурово, – нельзя.

«Теперь будут издеваться надо мной. Делайте что хотите. Только как там Вера.? Что они с ней сделали? И как я ей теперь помогу?»

Тут огромная волна навалилась на Рому, и он провалился в глубокую черную яму…

Рома открыл глаза. Заходящее солнце раскрасило стены оранжево-желтыми переливами. Было тихо. Ни хора, ни медсестер. Даже назойливая скрипка молчала. Только раздавался размеренный стук. Это молодой парнишка, студент, друг Айболита что-то резал на железной тумбочке.

«Готовятся меня пытать», – подумал Рома. Он был крепко привязан к кровати. Одна рука крепче, другая – послабей. Рома стал ногтями рвать по нитке бинт, который послабей. Хотелось освободить руку. Нитки рвались легко, но их было слишком много. Рома бросил это занятие.

Студент взял со шкафчика несколько пробирок и понес их в сторону окна.

– Развяжи меня, – миролюбиво попросил Рома

– Не развяжу, – спокойно ответил молодой человек, не останавливаясь. Вернувшись, он снова стал что-то резать на шкафчике.

– Зачем меня связали? – спросил Рома

– У тебя белая горячка.

– Какая еще белая горячка? Я уже говорил, что у меня все нормально с мозгами. У меня не может быть белой горячки.

Студент, не слушая, подошел к нему с маленьким шприцом и аккуратно сделал инъекцию в плечо, после чего вернулся к шкафчику и снова стал методично стучать…

Наконец палату стали заполнять медсестры, ведьмочки, санитары. Они, похоже, приготовили наконец свой концерт. Студент стал настраивать фотокамеру. Он собирался устроить on-line трансляцию Роминого позора. Все стали кружить вокруг него как вокруг ёлки. Потом в него кидали шарики с краской, плевали, мазали чем-то отвратительным. Веселый энтузиазм прошел. Песен не было. Так, играло что-то за окном. Роме не было больно. Было неудобно и противно. Время стало вязким, как кисель. Рома повернул голову и посмотрел на листок со своей фамилией, приклеенный над кроватью. Листок был изрисован. «Роман Бугаев» было зачеркнуто и сверху написано карандашом «козел орловский». Дата рождения была исправленная на гораздо более раннюю. К диагнозу «панкреатит» было дописано «вонючий». «Не смешно. Так не смешно», – подумал Рома. Ему стало грустно. Он не понимал где находится. Это был первый этаж многоэтажки. Обычная квартира. Входная дверь была открыта. Из подъезда постоянно заходили все новые и новые люди. На улице было лето. Ветка с огромными зелеными листьями качалась в окне. Подъехала старенькая ржавая Скорая Помощь. Медсестры стали собираться по домам, но все никак не уходили....

Рома открыл глаза. Была ночь. Только в коридоре горел свет. Раздавался размеренный стук. У шкафчика чернел силуэт студента. Рома повернул голову и в полумраке разглядел листок. Роман Бугаев было написано на листке, ниже была дата его рождения и диагноз «панкреатит». Никаких смайликов. Это было похоже на реальность. Это и была реальность. Бесконечная тьма во все стороны. Рома понимал, что он в реанимации, но кто он и который сейчас час/день/месяц/год не понимал. Он только знал, что остался один в черном космосе и что этот черный космос – реальность, причем самая реальная из всех возможных.

Ему почему-то вспомнилось, как он с младшим братом идет с банкой к реке. В банке была рыба, которую купила мама в магазине. Рыба была замороженной, но дети пустили ее в ванную, и она ожила. Теперь они шли на реку, чтобы отпустить ее на свободу. «Было это или нет? Черт с ней с рыбой, а есть ли у меня братья, родители? Или все это глюки? Школа, институт, работа – было или нет?». Отчаяние стало бесконечным и ледяным, как труп. Во вселенной не было ничего за что можно было бы зацепится.

«Реальности не бывает 100-процентной, как и 100-процентного бреда. Каждое событие, мгновение, то более реальное, то менее. Сейчас самое реальное мгновение твоей жизни – 99,99 процента. Что бы дальше не происходило, в любую секунду может что-то щелкнуть снаружи. И ты окажешься здесь, в реанимации, привязанным к кровати и вокруг будет тьма и ничего кроме. Только студент будет стучать своим ножиком…»

Студент повернулся и с маленьким шприцом подошел к больному.

– Ты меня не развяжешь? – без особой надежды спросил Рома

– Нет.

– У меня была белая горячка?

Студент кивнул.

– Я тут, наверное, орал на всю реанимацию?

Студент кивнул.

– Это было смешно?

– Нет, – сказал студент и, сделав инъекцию, вышел в коридор.

Рома лежал неподвижно и не о чем не думал.

Тут из темноты выплыло лицо Айболита.

– Ну, ты как? – с улыбкой спросил он.

– Нормально. У меня была белая горячка.

– То-то же. Ладно, отдыхай. Завтра утром тебя развяжут и отпустят домой.

Доктор Айболит снова исчез в темноте. «Завтра меня отпустят домой», – повторил Рома про себя и улыбнулся. Звучало сказочно. Это было похоже на чудо. Жизнь снова приобрела направление. «Завтра будет завтра, а вчера было вчера. И я не буду лежать здесь вечность. Завтра я буду дома».

Потолок растаял, как туман, и Рома увидел звездное небо. Стало так хорошо, что ничего больше не хотелось. Звезды становились, то бардовыми, то голубыми. Рома плыл среди них. Словно потоки воды обрушились на него, смывая грязь и паутину…

Ранним утром в палату вошла медсестра. Первым делом она подошла к Роме.

– Ты где находишься? – сурово спросила она.

– В реанимации, – спокойно ответил Рома.

– А номер больницы?

– 65 вроде.

– Через 5 минут я тебя развяжу.

Медсестра принялась наводить порядок. Рома никуда не торопился. Вскоре медсестра взяла ножницы и перерезала бинты на запястьях. Рома оставил руки там, где они лежали и даже не поменял позу. Ему было хорошо…

Потом был обход.

– Пришел в себя. Даже раскаивается, – заключила рассказ о Бугаеве Татьяна Владимировна. Рома с улыбкой кивнул. Он полностью вернулся в реальность и не собирался ее покидать. Вчерашний день вспоминался более-менее четко, хотя и остались провалы. Дольше всего не отпускала история с Верой. Он несколько раз порывался спросить в какой палате она лежит и как себя чувствует. Но каждый раз останавливал себя. Постепенно до него дошло, что история с женой была частью его бреда. Это было хорошей новостью.

Музыка почти стихла. Только скрипка никуда не делась вместе с флейтой. И женский голос иногда нараспев пел его имя. Голос был странный. Роме показалось, что именно так поют эльфы.

Главное, «радио» выключилось. Никаких больше хоров не звучало и оркестр ушел отдыхать. Рома был рад этому. Ему перестало нравится все, что отличается от обычной реальности. Он даже на кровати больше не хотел кататься. Правда, пару раз все-таки не удержался.