Александр Венгеровский - Рэкетир Мишка

И ему часто говорил:

–Я, Андрей Васильевич, такой мужик, я порядок уважаю. Я не могу, чтобы где столбик покосился или дырка в заборе. Вы ко мне домой придите и попробуйте найти сломанную штакетину, грязь, или чтобы навоз куда попало был выброшен – это бесполезно. У меня всё на своём месте, всё по уму.

Самое удивительное, не врал и не хвастал – так и было.

В саду у него каждый кустик полит, пострижен как положено. Сам он викторию развёл, облепиху посадил, черноплодную рябину, иргу, вишню, яблони крупноплодные, даже вишню. Он, Белянин, и не подозревал, что в Сибири можно вырастить такую крупную, вкусную вишню. В общем, Иван Иванович чуть не ночевал в саду. И любо дорого было смотреть, когда летом народ повалил в сад. Женщины, ребятишки, да и солидные мужики несут вёдра со смородиной, малиной, викторией. У ворот сидит кассир, взвешивает, принимает деньги. Даже из соседних сёл приезжали люди. Вокруг сада автостоянка – мотоциклы и автомобили всех цветов и марок. Начальство тоже приезжало посмотреть, удивлялось и хвалило. Он, само собой, ягод им бесплатно. И что удивительно, от сада прибыли было даже больше, чем от животноводства.

Ну а потом один раз пришёл Иван Иванович: «Андрей Васильевич, сетку порвали», через неделю опять и так всё чаще и чаще. Да что такое! Не напасёшься на вас сетки. Грузины-шабашники как-то наплели её видимо-невидимо из вязальной проволоки (дорого он им, чёрт возьми, заплатил тогда), а уж через год кончаться стала. Иногда целыми пролётами приходилось менять. Оторопь брала, когда глядел на эту сетку: что за сила рвала, крутила и корёжила её?! Кажется, у человека и сил не должно быть на такое, а, поди ж ты, на умное дело не хватает, а на дурное – с избытком. Иван Иванович изнывал, глядя на такое безобразие:

–Андрей Васильевич, ну что за народ! Посмотрите, что наделали! Я эту яблоньку шесть лет лелеял, а они сломали! Ну как так можно!

Сторожиха Кристина Андреевна с ног сбилась, горло надорвала, ругаясь с налётчиками. И они ей спуску не дают, словами поносными так и поливают.

Один раз сам свидетелем был: женщина одна (нормальная женщина, никогда б про неё худого не подумал) кричит на эту самую Кристину Андреевну:

–Эх ты, бесстыжие твои глаза, ребёнку ягодку пожалела!

А ребёнок – эдакий барбос, ему б деревья с корнями из земли выворачивать – стоит и глядит нагло.

–А почему твой ребёнок не подходил, не спрашивал, почему он через ограда полезал?

–Полезал, полезал! Они что, твои ягоды? Я тоже этот сад сажала, не меньше твоего работала!

И тут он подошёл – в голосе мороз:

–Ну-ка, где он через ограду лазил?

Посмотрел и сказал барбосу с жутью в голосе, которая – он знает – почти всех заставляет трепетать:

–Исправь, а я завтра проверю!

И вдруг мать его расплакалась, разрыдалась, как будто правая:

–Это вам, только вам всё можно. Всё для вас, для нас ничего нету!

Ну что ты им скажешь?! Зайди ж ты в калитку – сад открыт целый день, ешь, сколько хочешь – это бесплатно. Смородины нарвал – тридцать, малины – сорок копеек за килограмм, ранетки – вообще десять копеек: за десятку можно центнер нарвать. Так нет, надо обязательно через забор, обязательно, когда сад закрыт.

Лет пять назад Иван Иванович заболел раком и умер. Скоро сад стал неузнаваем. Какая там прибыль! Одни убытки пошли. Зайдёшь и жутко становится. Ранетки тут и там поломаны. Как ломали – бог ведает – стволы в руку толщиной! Кусты смородины с корнями из земли выдернуты. Сетка к тому времени кончилась, в ограде прорехи зияют… Телята и коровы между кустами ходят, всё ломают. Тёмная, страшная своей непонятностью разрушительная сила! Для вас же, вами же, сволочами, сделано, и вы же это уничтожаете! И им инициативу? Да получат они инициативу – кафтана не на чём будет повесить, как говорил Плюшкин. Стрельников этого не понимает. Он ещё, прекраснодушный, в облаках витает и не стыдится болтать вздор, который ему в институте в голову вдолбили. Свалится он рано или поздно на землю – поумнеет. Впрочем, оппозиции он себе в совхозе не потерпит, посмотрит ещё немного и…

В прошлом году он всё же загородил сад капитальной оградой. Хороший забор – железный, прочный и достаточно высокий – так просто не перелезешь.

Забор! Да вот ведь она, разгадка! Уж не Мишка ли Котельников дерзнул написать ему это злодейское письмо? Он действительно нагрел его в прошлом году на этом заборе на две тысячи рублей! Вернее, не нагрел, тьфу ты, – и сам поверишь с этими работничками, что ты вероломный обманщик!

А история была вот какая.

Этот Мишка Котельников, подряжаясь сварить вышеупомянутую ограду, первым делом спросил: «Сколько вы мне заплатите?» – «А сколько стоит, столько и заплачу – точно по расценкам. Наряд будет аккордный, укажем сроки, если уложишься – премия сорок процентов». Но Мишке на все эти тонкости было наплевать, он хотел знать, сколько это будет в рублях и копейках. Отослал его в мастерскую к нормировщице: пускай она на месте всё обсчитает и расценит. Она «обсчитала», «расценила» и – надо же быть такой глупой – отдала ему наряд. И Мишка стал варить. Взял себе в помощники то ли племянника, то ли двоюродного брата – несовершеннолетнего парнишку – ну и пускай, закрыл он на это глаза. Мишка делал забор быстро, и он был доволен. Несколько раз приезжал посмотреть работу и хвалил: «Молодец, Михаил! Я и не знал, что у меня в совхозе такой классный сварщик вырос. Ты где научился?»

За два месяца Мишка управился и пришёл к нему за расчётом. Он был в хорошем настроении и сказал:

–Спасибо, Михаил, и быстро ты сделал и хорошо. Молодец!

Мишка расцвёл от похвалы и говорит: «Я и покрасить могу, если серебрянка есть», – протягивает ему наряд. Он взглянул:

–Что! Две тысячи девятьсот рублей!?

Да, он закричал, он не смог сдержаться.

–Две тысячи девятьсот!? Два годовых фонда заработной платы! за два месяца! Нет, Михаил, я тебе таких денег не заплачу! Ты, конечно, хорошо поработал, но три тысячи за два месяца – это чересчур.

Мишкино лицо вытянулось и застыло, как будто ударил мороз в двести градусов, и разом замёрзла гладь быстрой живой реки.

–Почему чересчур, – спросил Мишка, и лицо у него передёрнулось. Нельзя сказать, чтоб ему жалко стало Мишки, нет, не жалость, а что-то похожее на угрызение совести шевельнулось в нём. Но ведь он не был виноват перед ним, он не обещал ему таких денег. Тут как нельзя кстати случился главный инженер:

–Николай Фёдорович, возьми-ка этот наряд и разберись с нормировщицей что здесь правда, а что туфта.

–Здесь нет туфты, – сказал Мишка, посмотрев на него волком, и очень нехорошая злость послышалась в его голосе.

–Ну конечно! Только у нас нет таких расценок, чтобы можно было за месяц заработать полторы тысячи рублей.