В. Т. - Красота и наказание

Впереди у нее почти неделя. Нет, не до Олимпиады, на Антона. Хотя Легавая не знает, что у нее неделя впереди. Думает, дня два, не больше.

Антон приходит в спортшколу первый и уходить не хочет. Теперь и бухгалтерия до поздней ночи готовится к проверкам. И методисты перестали лимитировать свои методические действия. Тренеры, оттренировав других, теперь тренируют себя. Спортшкола провоняла ихтиолкой. Напряжение нарастает. Один Антон ничего не замечает. Он редко задерживался допоздна, даже когда Ираида в рейсе. И думает, что здесь всегда так работают. Наверное, думает Антон, все думают, что он бездельник. Но о нем думают другое. Только о нем и думают.

Сразу пять чаев завариваются в четырех кабинетах и подсобке: жасминовый, улун, ромашковый, эрл грей и с мятой. Предложить простой черный или простой зеленый никто не смеет. Каждый чай подается со своей историей. Чай в бухгалтерию привезен с Востока. У методистов – обязательно с Олимпиад. Уборщице – из Киргизии. От каждого чая по возможностям, каждый чай на потребу.

…Легавая влетела в кабинет Антона, где увидела методистку Зяблову. Изогнувшись страшным креном, а именно раком, та выставляла на журнальный столик чашку с душистым жасминовым. Гимнастка рухнулась на свободный стул, жестом олимпийской чемпионки выкинула красную карточку методистке:

– Без сахара.

Ой, что случилось в душе Зябловой! Ой, что там произошло!

– Скрутись отсюда петлей Корбут, – жестом судьи международной категории выкинула красную карточку Зяблова.

Вот тут-то Антон и почувствовал ихтиолку. А ихтиолку он не любит с детства. Старшеклассники угостили Антошку-

первоклашку бутербродом с ихтиоловой мазью. Намазали на хлеб, сказали, мол, полезное варенье с Кубы. Антон кусанул по грубому, хоть и маленьким был тогда. С тех пор он ихтиолку не переваривает. И тогда не переварил, кстати. Подвела его вера в людей, в их честность. Родители говорили Антону:

– И зачем мы тебя таким честным вырастили.

Бабушка Антона говорила иначе:

– И в кого ты такой честный уродился?

Вот это русское слово «уродился» – в точку. Всему виной гены. Можно ли воспитать честность? Сомнительно. Можно ли воспитать бесчестность? Маловероятно. Гены рано ли поздно ли откоррелируют их носителя под себя.

Обладая среднестатистическим обонянием, Антон все-таки определил, что запах ихтиоловой мази источается из мест не столь отдаленных. Причем если Зяблова парила щадяще, то Легавая чадила нещадно. Антон сдался, сказав, что пора домой. Ни одна ни другая сдаваться не собираются. С мятным чаем и без стука материализовалась уборщица. Запах мяты облегчения не принес.

– Нам по дороге! – опередила соперниц Легавая.

Вот ситуация-то. И отказать неудобно, и быть рядом нет сил. Антон соврал, хоть и не любит врать:

– Меня жена встречает.

Сникли все, кроме поломойки. Она окончила киргизскую школу, где учились одни киргизы, поэтому не знала русского. Мавлюдахан взяла Антона под руку. Антон повторил, что уже поздно. В ответ она потупила глаза, она ведь не знала русского. А ей очень хотелось узнать русского.

– Мава (так звали поломойку в школе), я домой.

Опытная Мавлюдахан вновь потупила глаза, тупить она умела, на родине ее ждут пять голодных ртов: четверо детей и муж.

– Жаль. Просто я живу далеко, у Белого Бака… район неспокойный… уже поздно и страшно … ну ладно, я пошла, доберусь, как-нибудь… может быть… извини… – промурлыкала Мавлюдахан, еще крепче сжав его руку.

Что сказать? Молодец Мавлюдахан. Чай с мятой, неспокойный район, нежный тон, наив, мур.

– Ладно. Садись в машину.

Зяблова и Легавая проводили автомобиль недоуменно, разошлись побитыми корнишонами (курицами), не простились друг с другом, естественно.

Автомобиль едет по главной улице Тамбова, по Советской. Мава кладет руку на колено Антона, стремится выше. Антон перекладывает руку обратно. Так повторяется два раза подряд. Мава обижается и надувает губы. Антон смотрит вперед и губ не видит. Район Белого Бака неумолимо приближается. Мава кладет руку на плечо Антона. Антон предлагает ей пересесть в такси. Мава расстроена. Антон молчит. Мава растеряна. Они разнополые, природа на ее стороне. А Антон – нет. Белый Бак все приближался. Мава идет на штурм. Она скидывает блузку, будто собирается штурмовать Антона вплавь. Мава не пользуется лифом, это бросается в глаза. Мава оказывается в такси. Русского она так и не узнала, а еще одного киргиза узнала. Жизнь дала человеку надежду, потому что он сер и невежда. Если кто-то доволен собой – сбой.

Выйдя из поезда, Ираида взяла такси, назвала адрес. Улиц Камышина она не запомнила, по сторонам не смотрела. Просто ехала. Здание детского дома. Зашла внутрь. Директор всматривается в экран компьютера и шевелит усами.

– Миша Камышин. Псевдоним?

– Девичья фамилия мамы.

Ираида нервничает, как когда-то у гинеколога. Послеродовая депрессия по сравнению с предродовым страхом выглядела причудой.

Познакомившись с Алексеем, она в течение одних суток и очаровалась, и разочаровалась. Решила его забыть. Алексей так не решил. И когда Ираида не пришла на встречу, он настроился решительно. Стоял и ждал ее после занятий. Ираида не хотела афишировать Алексея перед сокурсниками и, как трясогузка от гнезда, уводила его подальше от входа. Институт находится на Нижней Набережной. Повела еще ниже, к Ангаре. Алексей требовал объяснений. Ираида объяснилась, что не проститутка и поведение у нее не легкое.

Ну какой же он в чем-то типичный, этот Алексей. Чем сильнее она сопротивляется, тем сильнее его тянет к ней и хочется отвести к себе. А она упирается. Не идет с Набережной, и все тут, овца упрямая. Он ее и мороженным манит, и чаем с вафлями. Ни в какую. Он и улыбается: прямо, вкривь, вкось, и так и эдак. Впервые не действует его оружие массового поражения девушек легкого поведения. Ох, нелегкое у нее поведение.

Женщин понять нельзя. Алексей сказал, что замерз. Она его пожалела. Повела домой. Хотела лишь довести до. Конвой, блин. Он предложил согреться чаем. Пять минут и – «Чао, бамбино, сорри». Она согласилась. Он ловко защелкнул наручники на ее запястьях (чисто профессиональное) и повалил на кровать. Пока стягивал с нее джинсы, она возмущалась, что рукам больно. Он заметил, что иначе она убежит. Она сказала, что не убежит.

– Честно?

– Честно.

– И все будет?

– Наручники сними.

– А будет все?

– Да, будет, будет…

Щелкнули наручники. Ираида села на кровать. Ну? Алексей стал рассказывать, как бы ему хотелось. Ираида дала честное слово и, как человек слова, то на живот ляжет, то ноги по тумбочкам раскинет, то за штору спрячется. Алексей летал вокруг нее квадрокоптером и выглядел счастливым.