Евгений Митько - Бумбараш

— Лечу-у-у!!! Лечу-у-у, вашблагородие!!!

Судорожно ухватился он за борт корзины. В сторону неприятельских позиций уносит его шар. Жужжат рядом с его лицом пули. И со страху прячется Бумбараш на дно корзины — будто она не из досок и брезента, а отлита из брони.

Вскинув винтовки, обстреливают шар кайзеровские солдаты. А их офицер допивает из чашечки какао и садит в небо из парабеллума — пулю за пулей.

Шар с Бумбарашем снижается. Над неприятельскими позициями.

И это видит поручик.

Он снимает фуражку, крестится, упавшим голосом зовет:

— Писарь!

Подлетев, писарь козыряет измазанными чернилами пальцами.

— Пиши, братец! Дня двенадцатого, — диктует поручик, — октября одна тысяча девятьсот шестнадцатого года нижний чин Бумбараш принял геройскую смерть за веру, царя и отечество при посредстве… — поручик задумался.

— …При посредстве… — повторяет вслед за ним писарь и смотрит в рот начальнику — что же писать ему дальше?

Поручик глянул на быстро снижающийся за холмами воздушный шар. Сомнений быть не может: сейчас шар упадет в расположение неприятельских позиций, солдат Бумбараш разобьется в пух и прах… И поручик заканчивает со вздохом:

— …при посредстве воздушного шара. Похоронный документ отправь немедля!

А между тем воздушный шар понемногу терял высоту, и в расширенных от страха глазах Бумбараша тропинки становились проселочными дорогами, а узкие ручейки — широкими реками.

Германский офицер отдал денщику чашечку от выпитого какао, скомандовал по-немецки своим солдатам, и те весело вытянули винтовки с примкнутыми штыками, чтоб принять на их острия Бумбараша.

До штыков совсем уже близко. Бумбараш извивается, стараясь подтянуться повыше. На лице ужас. Еще мгновение — и он усядется казенной частью своего тела на германские штыки. Еще мгновение…

Неожиданно налетел сильный спасительный порыв ветра. Шар подхватило, понесло над неприятельскими позициями, офицером с парабеллумом и орудиями.

Снова широкие реки стали узкими ручейками, а проселочные дороги — тропинками. Шар поднимался все выше.

— Спасен! — закричал Бумбараш и во второй раз за этот день запрыгал в корзине. Плетенное из ивовых прутьев дно не выдержало восторженного напора его ног.

И вывалилось.

Подбитой птицей полетел Бумбараш к земле.

Ноги Бумбараша врезались в матушку-землю — и она словно расступилась, принимая в себя его тело.

Упал Бумбараш в негустую болотистую жижу. И благодаря этому не разбился насмерть.

Теперь на поверхности виднелась лишь его голова. Бумбараш был похож на человека, зарытого злодеями по самый подбородок.

Болото засасывало. Казалось, теперь уже Бумбарашу не спастись.

Что-то сверкнуло перед глазами.

Это солнечный луч, прорвавшись сквозь густое плетение ветвей, коснулся паутины.

Трудится над Бумбарашем паук, и сверкающая на солнце тончайшая нить тянется к лицу…

С усилием Бумбараш выволок из вязкой тины руку; стекает с пальцев болотистая жижа.

Сейчас ухватится за нить…

Не дотянулся…

Молоденькая, но совсем сухая осинка стояла поблизости. Она раскачивалась. Поскрипывало сухое дерево.

А болото затягивало Бумбараша все сильнее, грязная жижа уже касалась губ.

Когда она потекла ему в рот, Бумбараш изо всей силы плюнул. Прямо в сухую осинку. И от этого она, качнувшись в последний раз, повалилась рядом с Бумбарашем, обрызгав его грязью. Он счастливо засмеялся и ухватился обеими руками за сухие ветки.

Бежит по рельсам паровоз-кукушка, совсем необычный паровоз. Он похож на веселого ежа. Нет такого места на котле, паровозной будке или буферах, где бы ни пристроился солдат или матрос. И не видно за ними самого паровоза — только люди, люди… Развернув над паровозом кумачовые полотнища лозунгов, солдаты 1-й империалистической возвращаются с осточертевших фронтов по домам.

Бумбараш пристроился впереди, перед котлом. Прижимает к груди фарфоровую кошку-копилку и поет:

Бежит добрый веселый паровоз-кукушка на своих маленьких, как лапки у ежа, колесах, выдыхает в синее небо дым, гудит радостно, счастливо…

С холма Бумбараш увидел свое село, расположенное по другую сторону речки.

Он приподнял картуз и поклонился хатам и садочкам в ноги.

— Будьте здоровы! Провожали — плакали! Чем-то теперь встретите?.. — спросил он.

Кого только не видела тогдашняя деревня!

Справа появилась белогвардейская конница и, взбив сухую пыль, проскакала к околице.

А слева ворвались конники с красными звездами на кубанках и буденовках!

Исчезли они — и справа въехали в деревню петлюровцы.

И снова красные, на этот раз на тачанке с пулеметом.

Тут справа въехали в деревню бандиты на телегах, устланных перинами, и над каждой телегой пух да табачный дым. Среди вышитых подушек лежал пулемет.

У плетня своей хаты стояла Серафима, обмякшая, средних лет, но уже стареющая крестьянка. Усатый бандит захрюкал по-поросячьи, захохотал и рывком развернул на Серафиму пулемет.

Она присела за плетень, замерла, ожидая с испугом, что вот-вот посыпятся пули. От них она заслонилась лопатой.

А когда стук бандитских телег затих вдали, она опасливо приподняла лицо и вдруг увидела перед собой Бумбараша.

Его Серафима испугалась посильнее, чем бандитского пулемета. Дико взвизгнула, попятилась.

Бумбараш перемахнул через плетень.

— Господи, помилуй! — закрестилась она, чтоб прогнать дьявольское наваждение. На всякий случай она подняла в замахе лопату.

Бумбараш остановился. Сзади на него прыгнул старший брат Миланий и закричал:

— Кто такой? Куда прешь?

Бумбараш рванулся и отшвырнул брата в подсолнухи.

— Чего кидаешься? спросил он. — Протри глаза лаптем! Здрасте! — И он поклонился так, как недавно кланялся селу и садочкам.

— С посторонними не здоровкаюсь! — сказал Миланий.

— Так я ж Бумбараш, твой брат!

А через плетень заглядывали односельчане приговаривая:

— Полхаты-то бумбарашкиной Миланий отдаст или как?

Братья стояли друг против друга, и, пряча глаза, Миланий говорил:

— Мой единокровный брат Бумбараш погиб на германской войне!

А через плетень смотрели односельчане, обсуждая происходящее во дворе: