Йозеф Вагнер - Царь зверей не лев

Наконец, я был снаряжен по всем правилам. Всевозможные пятнистые рубашки с невероятным количеством карманов, в которых я никогда ничего не мог найти, курточки в цветочек и в клеточку и всякие другие цацки — когда я все это на себя напялил, даже туземцы попадали со смеху. Барахла набралось семь чемоданов, а одеть в результате было нечего.

...Кроме одних брюк из "тропической" материи. Когда я, наконец, попал в Африку, первое, что сделали жены сотрудников нашего посольства — из моих же брюк изготовили мне шорты.

С тех пор прошло семь лет, и багаж мой всегда составляет только все самое необходимое, в Африке я хожу только в шортах, а нормальные брюки надеваю лишь в самых крайних случаях — например, на официальные торжества, приемы и т.п.

Но сейчас-то я не собирался на прием. Я собирался в джунгли, а для этого мне длинные брюки были совершенно ни к чему.

— Мы едем в дикие степи Карамоджи, — убеждал я "командира". — Ну согласись, нас же там ни один полицейский не увидит.

— Да, конечно. Но в коротких брюках к нам — ни шагу!

Быстро раздобыть нормальные брюки — это означало полдня путешествия по ужасным дорогам, а нам надо было в Уганду. Позарез! У Зденека в багажнике были джинсы. Он влез в "тойоту", нацепил их на себя и с победоносной улыбкой вышел из машины, с гордым видом сделал два-три шага вперед, как бы к границе, но "командир" тут же выкрикнул:

— Назад!!!

Зденек остановился, вид у него был изумленный.

— Ведь на мне длинные брюки?!

— Длинные, но плохие.

— Как это?

"Командир" ушел в тень. Мы страшно испугались, что он решил вздремнуть, но он вернулся поразительно быстро, держа в руках бутылку из-под кока-колы. Бутылка была литровая и, естественно, пустая.

— Сейчас ты увидишь, почему они плохие.

Тут он подошел к Зденеку и стал запихивать ему в джинсы злополучную бутылку. Все ждали, что из этого получится. Старался он что есть духу, швы все трещали и трещали... Наконец, он отступился и накинулся на Зденека:

— Что я тебе говорил?!

И пустился в объяснения, что хорошие брюки — это только те, которые свободно облегают бедра, любые другие в Уганде запрещены.

Для нас из этого следовал вывод, что, если у нас нет длинных брюк, в которые бы помещалась литровая бутылка, границу мы перейти ни в коем случае не можем.

Положение было, прямо скажем, отчаянное. Я попробовал еще один из своих "рецептов", до сих пор всегда себя оправдывавший, — нашел в машине ящик "от бацилл", которым нас снабдили в посольстве, вытащил пару бутылок виски, блок сигарет и подал "командиру".

— Это твое. Бери!..

Тот заухмылялся и унес все в тенечек.

— Золото контрабандой не везете? — спросил он потом официальным голосом.

— Бриллианты? Опиум?

— Нет, — ответили мы в два голоса, и я шепнул Зденеку: "Все в порядке, наконец-то начнется таможенный досмотр".

— Что там у вас? — показал он на "тойоту".

— Ничего.

Тем самым я имел в виду, что при досмотре ничего противозаконного обнаружено быть не может. В аэропорту в Найроби мы заплатили Восточно-Африканской Унии 26 820 шиллингов пошлины, а так как членом этой Унии была также и Уганда, то все было в абсолютном порядке. Я показал "командиру" квитанцию, он спокойно просмотрел ее и заявил:

— Из машины все вытащить!

Все было на полном серьезе. Нам пришлось вынести из машины все до последнего. Солнышко садилось, а мы все еще вытаскивали из машины фотоаппараты, камеры, пленки, матрасы, лекарства, тряпки, одеяла, сложное охотничье снаряжение. Наконец, мы вытащили какую-то последнюю мелочь и увенчали ей огромную кучу нашего барахла.

— Это все? — спросил он нас, после чего обошел машину со всех сторон, причем было видно, что он остался доволен нашей работой.

— Отвертку имеешь? — задал он очередной вопрос.

— Да, конечно! — ответствовал я и поскорее подал ему злополучную отвертку.

— Не я, — вернул он мне ее. — Давай ты!

— Я?.. Я что-то не понял.

— Демонтировать машину! — и он пустился в объяснения, где в машине можно укрыть бриллианты и всякое другое... У меня лопнуло терпение.

— Ах ты, — взревел я. — Так со мной обращаться? Что это ты себе вообразил? Я тебе не кто-нибудь!!! У меня десять тысяч долларов!

Я показал ему деньги, он их тщательно пересчитал. После этого я сунул ему в карман сто шиллингов и опять заорал:

— У меня десять тысяч долларов!

— У тебя нет длинных брюк, значит у тебя ничего нет, — ответил он мне с олимпийским спокойствием.

Самое ужасное, что он был прав!..

Перечень моих всевозможных ранений и увечий мог бы занять большое количество страниц этой книги. Я, правда, вспоминаю о них только тогда, когда у меня начинает где-нибудь колоть или болеть. Первый раз в Африке меня здорово покалечило при несколько необычных обстоятельствах. Я ехал из лагеря в Энтеббу. Мне предстояло преодолеть четыреста пятьдесят километров не ахти какой дороги. В джунглях между Иньей и Кампалой около полуночи нам навстречу неожиданно, да еще под моросящим дождиком, выехал старенький автобус и ослепил нас своими фарами. В тот же самый момент на дорогу на мотоцикле, без световых сигналов, выскочил пьяный в стельку местный житель. На багажнике у него была огромная канистра с банановым самогоном. Мы налетели на мотоцикл, канистрой нам разбило капот и лобовое стекло, осколки полетели мне в лицо. К счастью, я при столкновении успел инстинктивно прикрыть глаза рукой, иначе я бы остался слепым на всю жизнь. Плюс ко всему я насквозь провонял самогоном. Абориген пролетел примерно двадцать метров в сторону от дороги и лежал на земле как неживой. Мы остановились. Через пару минут он задвигался, начал подниматься. Его здорово шатало, он громко жаловался, потом начал страшно ругаться — так что мы поняли, что с ним все в порядке. Мотор нашей машины уцелел, зато из всех фар у нас уцелели только сигнальные. Тем не менее удалось добраться до больницы, где мне оказали помощь.

Второму ранению я подвергся во время отлова третьей в моей жизни жирафы. Я управлял машиной, а мой сотрудник, англичанин Риг Росс бросал лассо.

Когда ему удалось набросить петлю на шею прекрасной жирафе, она продемонстрировала нам великолепный номер: под одиноко стоящим деревом свернула вправо, в то время как мы должны были объехать его слева. Я резко затормозил, но лассо уже успело зацепиться за ствол дерева, жирафа перекувырнулась и осталась лежать на земле. Мы, в полном убеждении, что она сломала себе шею, помчались к ней бегом. Внезапно она ожила и брыкнула задней ногой, угодив мне прямо в грудь. Дело опять кончилось больницей, где мне пришлось "починить" три переломанных ребра. Это было мое первое ранение во время отлова. Однажды мы решили поймать просто восхитительного черного жирафа. Петля лассо уже охватила его шею, но передними ногами он "отбрыкался" от обоих помощников, вырвался из рук лассальщика и припустился в буш. Я вцепился в его хвост — ни за что на свете мне не хотелось с ним расставаться. Жираф бежал не слишком быстро, так как я буквально висел у него на хвосте и тормозил его, как мог. При этом я без конца выкрикивал: "Куйя гапа, гарака!" (Идите скорее ко мне!) На бегу жираф колотил мной по всем попадавшимся на пути акациям, так что в мое бедное тело вонзилось не меньше ста колючек длиной от трех до восьми сантиметров. Хуже всего было, что правое бедро мне пропороло крупной щепкой, отломившейся от дерева. Рана оказалась довольно широкой, да еще и глубокой — примерно десять сантиметров. В лагере с помощью тщательно прокипяченных плоскогубцев я выдернул из бедра щепку, колючки из меня пинцетом выщипывала моя жена Здена; некоторые во время этой операции обломились, так что пришлось оставить их до тех пор, пока они не загноятся, а потом уже избавиться от них. Долго я еще после всего этого показывал кулак статному жирафу и приговаривал: "Ну и задал ты мне жару!" Однажды после удачного отлова африканцам очень захотелось бородавочника, который как раз перебежал нам дорогу, и они уговорили меня поймать его. Водитель не заметил термитника, за которым, конечно же, оказалась огромная яма, мы налетели на термитник, и машина боком кувыркнулась в яму. Бортом мне почти отрезало правую ногу над щиколоткой; кость, слава богу, осталась невредимой, ногу я зашил и перевязал. Из-за одной-единственной дикой свиньи все мы оказались выбитыми из седла. У двоих были переломаны руки и ноги, у одного — ребра, у других вывихнуты плечевые суставы, остальные долго еще страдали от тяжелых ушибов. Во время отлова антилопы гну Том Манн на полной скорости наскочил на низкий термитник. Случилось это в тот самый момент, когда я высунулся из машины как можно дальше, приготовившись к броску лассо. Удар о термитник можно без преувеличения сравнить с ударом о скалу, спрятанную в траве. Машина взлетела в воздух, перелетела через термитник и резко приземлилась. В момент удара меня так сильно отбросило назад, что я сломал защитную стенку, сваренную из стальных полуторасантиметровых трубок. У меня потемнело в глазах, но лассо из рук я не выпустил. Том двинулся дальше, а я, скрипя зубами от боли, все-таки поймал животное. Потом я ощупал свои бока: с правой стороны все было в порядке, зато с левой стороны над талией мне удалось обнаружить только какую- то кашу. Но это было еще не все — я медленно выпрямился, огляделся, но нигде не увидел грузовика с ящиками. В азарте погони мы сделали несколько больших кругов, петляли и мчались сквозь густые заросли, так что грузовик нас потерял. В тот день нас в джипе было всего трое — Том, один помощник и я, как обычно при отлове антилоп. В качестве помощника мы выбрали высокого тяжеловеса-африканца, который должен был стоять в кузове и уравновешивать машину на поворотах — как яхту. Что же нам еще оставалось делать?