Борис Жуков - Дарвинизм в XXI веке

«Кошмар Дженкина» — возражение против теории естественного отбора, выдвинутое в 1867 году шотландским инженером Флемингом Дженкином. По мнению Дженкина, если изменения, с которыми работает отбор, случайны, то они должны происходить у единичных особей. Такая особь неизбежно будет скрещиваться с носителем неизмененного признака, и у потомства выраженность полезного изменения окажется вдвое меньше, у второго поколения — вчетверо меньше и т. д. В результате изменение окажется «разбавлено» до полной неразличимости раньше, чем естественный отбор успеет его размножить. Понятно, однако, что если наследственная информация передается дискретными единицами — генами, наследуемыми по принципу «все или ничего», — то никакое «разбавление» измененного гена невозможно.

Хотя на креационистских сайтах и сегодня можно встретить утверждения, что открытия Менделя якобы опровергли «гипотезу Дарвина» — причем под последней имеется в виду не только теория естественного отбора, но и утверждение о реальности эволюции вообще. Вот уж воистину — слышали звон…

Так, одно время в классе млекопитающих существовал отряд толстокожих, объединявший наиболее крупных представителей современной наземной фауны: слонов, носорогов и бегемотов. Все эти животные в самом деле имеют ряд сходных признаков (массивное телосложение, толстая шкура, изреженный волосяной покров и т. д.), но все они приобретены независимо. Как выяснилось, бегемоты — родня китам и оленям, носороги — лошадям, а слоны — небольшим зверькам даманам и чисто водным млекопитающим сиренам (ламантинам, дюгоням и стеллеровой морской корове). Отряд толстокожих пришлось упразднить.

На первый взгляд это совершенно понятно: «время», от которого зависит число накопленных замен — это время биологическое , измеряемое не годами, а поколениями. Если вспомнить, сколько времени проходит от рождения до обзаведения собственными детьми у грызунов и сколько — у крупных человекообразных, удивляться приходится скорее тому, что эта разница так мала. Но не все так просто. Например, как уже упоминалось в главе «Стабилизирующий отбор: марш на месте», из всех позвоночных, для которых были определены темпы фиксации нейтральных мутаций, наивысшими они оказались у гаттерии — реликтовой новозеландской рептилии, существа с довольно медленной сменой поколений и низким уровнем обмена веществ (что, как принято думать, предопределяет невысокую интенсивность мутагенеза). Объяснить такой результат пока никто не взялся.

Горизонтальным переносом называется перенос генов между организмами, не являющимися по отношению друг к другу предками и потомками (в том числе между организмами разных видов). У эукариот, особенно у многоклеточных, такой способ обмена генами хотя и не редок, но все же играет второстепенную роль (за редкими исключениями — как, например, у бделлоидных коловраток), у прокариот же он — едва ли не основной способ рекомбинации генетического материала. О том, почему это так, мы поговорим подробнее в главе «Интерлюдия или сюита? Или Легенда о Золотом веке».

Так, например, когда в 1970-х годах стало ясно, что участки, кодирующие белки (то есть «гены» в строгом смысле этого слова), составляют лишь небольшую часть ДНК эукариот, тогдашние «неортодоксально мыслящие» биологи радостно заговорили о том, что этот факт-де опровергает СТЭ, что она бессильна объяснить, как могла возникнуть и существовать столь большая доля «лишней» ДНК. Когда же в 2010-х годах начали появляться данные о том, что, по крайней мере, значительная часть некодирующей ДНК несет определенные функции, уже нынешнее поколение антидарвинистов столь же радостно увидело в них опровержение СТЭ — которая якобы утверждала, что некодирующая ДНК может быть только «мусором».

Вопрос о некоторых возможных альтернативах СТЭ внутри общего селекционистского (то есть дарвинистского) подхода мы обсудим несколько позже — в главах 11 и 18.

В современной науке такой подход получил ироническую кличку cherry picking , то есть «собирание вишенок».

Заметим, что хотя идея естественного отбора (как мы уже видели в главе «Отбор в натуре») долгое время оставалась столь же умозрительной, как и эффекты, постулированные авторами других эволюционных концепций, Дарвин четко указал, обнаружение каких фактов могло бы ее опровергнуть. Иными словами, теория естественного отбора с самого начала отличалась опровержимостью — что, с легкой руки Карла Поппера, считается важнейшим отличительным признаком научной теории (см. главу 16).

Впрочем, по мере развития этого процесса сам термин «естественная история» становился все менее употребительным и к концу XIX века почти исчез из обращения, уцелев только в традиционных названиях типа «музей естественной истории».

Это произошло, например, в науке о поведении животных — о чем автор этих строк подробнее рассказал в своей книге «Введение в поведение», вышедшей в 2016 году.

Вероятно, это и стало причиной полного игнорирования мировой эволюционной биологией «Номогенеза» Берга — несмотря на то, что в 1924 году вышел английский перевод этой книги. Понятийный аппарат, способы аргументации и весь дух этой книги, совершенно типичные для теоретических трудов XIX века, в 1920-х годах для европейских и американских биологов выглядели уже полным анахронизмом.

См., например, концепцию «эволюционных уровней» петербургского философа А. Болдачева.

При этом сам Геккель считал Гёте фигурой, равновеликой Дарвину, и даже посвятил второй том «Общей морфологии» «трем великим мыслителям — Дарвину, Ламарку и Гёте». Однако идея собственных законов преобразования формы оказалась для него второстепенной; большинство же его читателей и последователей не заметили ее вовсе.

Сказанное можно пояснить таким примером: в каркасах многих сооружений самого разного масштаба линейные элементы часто соединяются в виде треугольников (кронштейны и т. п.). Это делается для придания всей конструкции жесткости. Однако жесткость — это свойство треугольника как геометрической фигуры, «чистой формы». Человек, создавая свои конструкции, использует это свойство треугольника, но не создает его.

Подробнее об этом мы будем говорить в главе 13, особенно в подглавке «Шаги онтогенеза».

См., например, лекцию А. А. Зализняка об исчезновении древнерусских безударных местоимений-клитик — ми, ти, мя, тя и т. д.